Колл знал, что Огастес был прав. Они были маленьким отрядом, застрявшим в пустыне. Они являлись легкой добычей для любой сильной группы воинов, местных жителей или бандитов. Они должны были оставаться вместе, чтобы получить шанс. Но он все еще хотел преследовать Голубую Утку. Ему нелегко было справиться с собой, и Огастес понимал это.
— Он проклятый убийца, и я очень не хочу позволить ему уйти, — сказал Колл.
— Ты такой же скверный, как и Айниш Скалл, — заметил Огастес. — Он так был полон решимости изловить Пинающего Волка, что ушел за ним пешком.
— Да, я был с ним, — сказал Знаменитая Обувь. — Он шел быстро, этот человек. Он не останавливался, пока не пришел в страну Черного Вакейро.
— Интересно, что случилось со старым Черным Вакейро? — спросил Огастес. — Много лет о нем не было никаких вестей.
— Он вернулся туда, где живет Ягуар, — ответил Знаменитая Обувь.
Огастес видел, что из головы Вудро Колла все еще не выходит Голубая Утка. Он никогда не встречал человека, так не желающего прекратить погоню, которую он начал. Не было бы удивительно, если бы он последовал за Голубой Уткой пешком, даже с напрочь отстреленным каблуком сапога.
— Он не ушел навсегда, Вудро, — заметил Огастес. — Он просто вернется на Ред-Ривер и снова начнет свои набеги. Мы можем отправиться и достать его осенью.
— Если нам позволят, — ответил Колл. — До осени нас могут расформировать.
— Тем лучше, если так сделают, — сказал Гас. — Тогда мы можем просто пойти и добыть его ради удовольствия. Зато не надо будет отчитываться по проклятым расходам.
Знаменитая Обувь раздражался привычкой рейнджеров к бессмысленным спорам, пока солнце перемещалось по небу, и время уходило. Его не интересовало, будут ли они рейнджерами осенью. Надо было пересекать Льяно, и разговоры не перенесут их через него.
— Нам надо вернуться назад к тому источнику и попить немного воды, — сказал он.
Его слова заставили рейнджеров вернуться к действительности. Они едва пережили поход, когда у них были лошади. Теперь они должны были покрыть то же самое расстояние пешком, или, в лучшем случае ехать по двое несколько часов в день.
— Правильно, — сказал Огастес. — Это будет долгая прогулка без воды.
— Я постараюсь выпить столько, сколько сумею удержать, — сказал Пи Ай, повернувшись к высохшему озеру. — Все, что смогу удержать, а затем еще немного. Страшно ненавижу, когда сухо во рту.
38
Ночью Ньют понял, что его мать, должно быть, умерла, потому что он больше не слышал ее дыхания. Чувствовалось, что комната стала другой. Она стала комнатой, в которой он был один. Но он не знал, что ему делать, поэтому, он лежал на своей койке и ничего не предпринимал, пока с улицы в окна не стал вползать серый свет. Тогда он осторожно встал, оделся и сложил несколько своих вещей в коробку из-под обуви: свой волчок, свой мяч, свою книгу с картинками животных и колоду карт, которую рейнджеры дали ему. Затем он надел свою шляпу — ее дал ему капитан Гас – взглянул один раз на свою мать, мертвую в ее постели, и поспешил вниз по лестнице к миссис Коулмэн, которая начала рыдать в ту же минуту, как увидела его. Миссис Коулмэн продолжала рыдать весь день. Ньюту было грустно из-за того, что Дитс, Пи Ай и другие рейнджеры уехали. Он знал, что они хотели бы попрощаться с его матерью, но теперь у них не останется такой возможности. Могила была вырыта. В тот же день они положили в нее его мать. Немного попели, а затем зарыли ее.
Миссис Коулмэн накормила его ужином. Еды было много, но он был не очень голоден. Миссис Коулмэн к тому времени в основном взяла в себя в руки, хотя слезы все еще время от времени капали из ее глаз.
— Ньют, я знаю, что ты захочешь остаться с рейнджерами, когда они вернутся, — сказала она ему после ужина. – Но, может быть, ты останешься здесь на ночь или две? В казарме почти никого нет.
Ньют покачал головой. Хотя он не хотел обижать миссис Коулмэн — он помнил, что она была лучшей подругой его матери — он также и не хотел оставаться с нею.
— Я лучше поживу с мальчиками, — сказал он, хотя и знал, что единственным рейнджером в казарме в то время был Айки Риппл, который был слишком стар, чтобы называть его мальчиком.
Но он страшно хотел остаться в казарме, и миссис Коулмэн не спорила с ним. К тому времени, как ужин закончился, уже стемнело, поэтому она прошла с ним несколько кварталов туда, где жили рейнджеры. Айки уже уснул и громко храпел.
— Надеюсь, что ты сможешь спать при таком храпе, Ньют, — сказала миссис Коулмэн, затем внезапно крепко обняла его на мгновение и покинула казарму.
Ньют положил свою коробку на койку, на которой он обычно спал, когда оставался с рейнджерами. Затем он взял свое лассо и вышел на улицу. Он мог слышать миссис Коулмэн, которая, рыдая, шла домой, и от этого почувствовал себя немного нехорошо.
У миссис Коулмэн дома никто не жил, кроме нее. Он подумал, что она очень одинока. Вероятно, ему надо было остаться с нею на ночь или две. Он взобрался на забор, держа свое лассо, и некоторое время смотрел на луну. Он мог слышать Айки, храпевшего на весь загон. Утром он намеревался спуститься к кладбищу и рассказать своей матери новости, хотя их было и не очень много — что он решил сразу поселиться в казарме, где будет помогать поить лошадей и выполнять домашнюю работу. Так он будет помогать ребятам, когда они вернутся домой.
39
Когда Пинающий Волк узнал, что четыре рейнджера пересекают Льяно всего с одной лошадью и мулом, он не знал, как отнестись с этой новости.
Много странных новостей появилось в последнее время, часть из них вызывала беспокойство, а часть просто озадачивала. Две недели он не покидал лагерь, так как одну из его ног сводила сильная судорога. Конечно, время от времени ногу человека сводит судорога, но еще никогда в своей жизни он не страдал от такой изнурительной судороги как та, что сводила его правую ногу. Иногда даже, когда он опорожнял кишечник, его хватала судорога, препятствуя такому простому делу.
Пинающий Волк считал, что это его старая жена, Сломанная Нога, посылает судорогу ему в ногу. Сломанная Нога сердилась на него несколько месяцев, и он не знал почему. Когда он спрашивал ее, она улыбалась и отрицала, что сердится, но Пинающий Волк не верил ей. Даже старея, Пинающий Волк все еще оставался хорошим охотником. У него было больше лошадей, чем у кого-либо в племени, и он обеспечивал Сломанную Ногу всем, в чем она нуждалась. Их палатка была самой теплой в лагере. Тем не менее, Пинающий Волк знал, что наличие многих причин быть довольным не обязательно означало, что человек был доволен, особенно если это женщина. Сломанная Нога, несмотря на ее отрицание, была сердита на него. Она наверняка подложила ему в еду плохую траву, вызвав тем самым судороги в его ноге, или же сговорилась с шаманом, и шаман произнес дурное заклинание.
Сломанная Нога была не намного моложе его самого и сильно растолстела к старости. Пинающий Волк прекратил попытки заставить ее перестать злиться на него и стал избегать ее. Но было трудно ночью в палатке избежать женщины, столь большой, как Сломанная Нога, поэтому, когда потеплело, Пинающий Волк начал все больше ночей проводить снаружи в одиночестве. От этого судороги не прекратились, но, по крайней мере, теперь рядом не было Сломанной Ноги, злорадствующей, когда он пытался заставить болезненные судороги оставить его ногу.
Как раз в то время, когда Пинающий Волк спал вне палатки, начали приходить странные новости. Большую часть их принес Танцующий Кролик, молодой воин, болезненно склонный к перемене мест и также сильно похотливый. Танцующий Кролик постоянно посещал различные группы команчей, надеясь найти женщину, которая выйдет за него замуж, но он был беден и довольно уродлив. До сих пор ни одна женщина не согласилась стать его женой.
Однажды утром Танцующий Кролик примчался к Пинающему Волку, когда тот сидел у груды белых коровьих костей, разминая свою ногу, чтобы уменьшить боль от судороги. Танцующий Кролик был очень расстроен новостью, которую он узнал. Оказывается, Голубая Утка последовал за Бизоньим Горбом к его месту смерти и убил отца его же собственным копьем.