— Может быть, она не начнется, капитан, – сказал Огастес, взглянув на Колла. Ему было тревожно осознавать, что капитан был янки, в то время как он и Колл были южанами. Если такая война действительно начнется, капитан и они вдвоем могут оказаться в разных лагерях.
— Она начнется не позднее последующих пяти лет, — уверенно сказал Айниш Скалл. Он встал, подошел к самому краю обрыва и выплюнул большую дугу табачного сока в каньон.
— Брат пойдет против брата и отец — против сына, когда начнется война, джентльмены, — сказал он. Он повернулся и хотел, было, идти к своей лошади, когда Огастес увидел движение в далекой южной части каньона. Это было всего несколько движущихся точек, но несколько минут назад там не было ни одной точки, когда они рассматривали табун лошадей команчей.
— Капитан, взгляните, — сказал он. — Я думаю, что прибыли еще индейцы.
Айниш Скалл достал бинокль и осмотрел южную часть с некоторым нетерпением.
— Черт возьми, всякий раз, когда я составляю разумный план, то случается что-то, что мешает мне, — сказал он. — Подошли еще индейцы. Если бы мы попытались сейчас испугать табун лошадей, мы бы напоролись прямо на них.
Колл посмотрел туда, куда смотрели остальные, но смог увидеть только слабые, колеблющиеся движения.
— Мистер Колл, будите людей. Нам лучше уносить ноги, — сказал Скалл. — Приехал старина Тихое Дерево, и он привел с собой всю свою общину. Нас всего двенадцать человек, и Бизоний Горб знает об этом. Даже если он и не настроен на боевой лад, некоторые из молодых людей понимают свое преимущество.
Колл знал, что это правда. Хорошо было ускорить наступление того дня, когда команчи будут сломлены, перестанут быть опасными. Но этот день еще не наступил, и ожидание его было преждевременным, по его мнению. Прямо под ними находилось уже четыреста или пятьсот воинов команчей, сила достаточная, чтобы разогнать любую армию, которую правительство Соединенных Штатов может выставить на поле боя. Теперь Колл мог видеть цепочку индейцев, двигающуюся с юга.
Пока они были еще размерами с муравьев, но он знал, что они жалят намного сильнее, чем муравьи, если дело доходит до драки.
— Идите, мистер Колл, идите, — сказал капитан Скалл. — Разбудите мальчуганов и усадите их на лошадей. Мы заманчивый кусок, сидящий здесь, на вершине этой дыры. По крайней мере, лучше быть куском в движении.
Когда Огастес снова посмотрел на юг, он увидел, что передовые воины вспугнули стайку бизонов, которые паслись в небольшом боковом ущелье. Там было всего четыре бизона, спасающиеся бегством, преследуемые толпой воинов.
— Лучше бы эти бизоны оставались в укрытии, — отметил он. — Скоро они поплатятся.
Айниш Скалл, видимо, не интересовался бизонами.
— Я как-то раз встречал старину Тихое Дерево на больших переговорах на реке Тринити, — сказал он, указав биноклем на юг. — Он неплохой дипломат. Он будет говорить о мире, и обещать его, но это просто дипломатия, мистер Маккрей. Она не поможет следующему поселенцу, который столкнется с ним в любой части равнин.
Он прервался и сплюнул.
— Я ставлю Бизоньего Горба выше всей вашей индейской дипломатией, — сказал он. — Бизоний Горб не ведет переговоры, он не верит в них. Он знает, что обещания белого человека стоят не больше обещаний Тихого Дерева. Они не стоят ничего, и он это знает. Он презирает и наши переговоры, и трубку мира, и судьбу. Я восхищаюсь им за это, хотя я бы убил его в ту же секунду, как только он оказался бы поблизости.
Огастес наблюдал за преследованием бизонов.
Только один раз, много времени назад, он имел возможность посмотреть, как индейцы преследуют бизона.
Тогда это были два утомленных индейца и один утомленный бизон. В отчаянии, стараясь добыть мясо, они гнали бизона прямо через лагерь рейнджеров, к удивлению рейнджеров, которые оторвались от карт и песен как раз вовремя, чтобы подстрелить животное. Усталые команчи, сильно разочарованные, исчезли в кустарнике перед носом ошеломленных рейнджеров прежде, чем те надумали стрелять в них.
На этот раз было четыре бизона и, по меньшей мере, двадцать молодых индейцев, преследовавших их. Вскоре бизоны разошлись веером, каждый окруженный четырьмя или пятью команчей сзади и с боков. Ни у одного из команчей не было ружья.
Огастес увидел, как один бизон получил шесть стрел, но не замедлил своего бега. Другой был пронзен копьем и почти сумел развернуться к лошади молодого воина, который нанес ему удар, но воин избежал атаки и вернулся, чтобы ударить бизона еще дважды.
Вскоре пронзенный стрелами бизон начал спотыкаться. Два бизона упали, но два продолжали бежать.
Айниш Скалл сейчас тоже углубился в созерцание погони, как и Огастес.
— Вот ведь грандиозная охота! — воскликнул Айниш Скалл. — Мне бы хотелось, чтобы Гектор и я находились там. Большой Конь Скалл и Бизоний Конь могли бы показать им, что почем, я думаю!
Огастес ничего не ответил, но согласился с этим. Он и Вудро преследовали бизонов несколько раз. Даже Вудро увлекся этой охотой. Даже когда они сильно нуждались в мясе, всегда приходило разочарование, когда бизон падал, и приходилось начинать снимать шкуру и разделывать его.
Третий бизон, исколотый стрелами, наконец, упал, но четвертый все еще бежал, хотя весь отряд команчей теперь преследовал его, воины оттесняли друг друга, чтобы пустить свои стрелы.
— Посмотрите на него, не находите ли вы, что зверь бессмертен, — сказал Айниш Скалл. — В нем, должно быть, сидит тридцать стрел.
Бизон, конечно, не был бессмертен. Наконец, он остановился, повернул голову в сторону своих преследователей, и упал на колени. Он ревел густым ревом, эхом отражавшимся от стен каньона. Затем он завалился на бок и замер. Молодые команчи рассыпались вокруг него, возбужденные от погони.
Огастес ловил миг. Индейские женщины уже сдирали шкуру с первого упавшего бизона.
— Это что, давайте убираться, сэр, иначе наши шкуры будут следующими, — сказал капитан Скалл.
Огастес сел на лошадь, но повернул ее, чтобы взглянуть на следующую сцену. Он не участвовал в погоне и не убивал, но чувствовал себя так, как будто он участвовал в этом. Воины команчей перестали кружиться. Они просто сидели на своих лошадях, глядя на упавшего зверя. Хотя он едва мог видеть упавшее животное — это была просто точка на дне каньона — мысленно он ясно себе представлял это.
Он вспомнил о старом бизоне, которого он, Колл и Длинноногий Уэллейс, знаменитый разведчик, пытались убить много лет назад на мексиканской равнине. Они стреляли в зверя более двадцати раз, преследовали его, пока одна из их лошадей не пала, и, наконец, убили его своими охотничьими ножами, после чего Огастес был окровавлен с ног до головы.
Юноша-команч, который нанес четвертому бизону последний удар копьем, был, вероятно, так же окровавлен. Этот бизон тоже, должно быть, истекал кровью из многочисленных ран, пока, умирая, не закатил глаза.
Глядя вниз с высоты на это зрелище, Огастес, хотя и не мог понять причину, почувствовал грусть. Он знал, что надо собираться, но он не мог оторвать взгляд от картины внизу. Шеренга индейских женщин двигалась из лагеря, готовая помочь нарезать мясо.
Айниш Скалл хранил молчание. Он видел, что его молодой рейнджер был взволнован погоней, за которой они только что наблюдали, и ее неизбежным концом.
— Post coitum omne animal triste — сказал он, наклонившись и прикоснувшись на мгновение рукой к плечу молодого человека. — Это Аристотель.
— Что, сэр? — переспросил Огастес. — Я полагаю, что это латынь, но что это означает?
— После спаривания каждое животное грустит, — сказал капитан. — Это тоже правда, хотя кто может сказать, почему? Семя улетает, и сеятель чувствует подавленность.
— Почему так? — спросил Огастес. Он знал, по его собственным воспоминаниям, что капитан говорил правду. Он сам любил переспать с женщиной, но потом наступал момент, когда он на время чувствовал упадок духа.
— Я не знаю, почему, и я думаю, Аристотель тоже не знал, потому он и не пояснил — заметил Скалл. — Но не только половая охота может привести к этому небольшому унынию. Убийство тоже может привести к этому, особенно если ты убиваешь кого-то значительного, например, бизона или человека. Того, кто имеет солидное право на жизнь.