Мальчика, в частности, было трудно увидеть, он лежал, свернувшись калачиком, как молодая коза, в низкой траве. Тем не менее, Колл нашел его. Это было странно, но это было так.
Нили Диккенс, помимо того, что быстро вспыхивал, также бывал подвержен приступам тяжелого пессимизма, когда предстояла опасная кампания. Как только стало ясно, что все они будут участвовать в погоне за отрядом, Нили сразу пал жертвой темных предчувствий.
— Север. Я полагаю, что мы опять собираемся на север, — сказал он. — Я проклинаю необходимость ехать опять на чертов север, где так ветрено.
— Так зачем же ты поступил в рейнджеры, в таком случае? — спросил Тедди Битти. — Рейнджеры просто идут в том направлении, в каком надо. У тебя не та профессия, если ты так требователен в отношении направлений.
— Не мог получить никакой другой работы, — признался Нили. — Если бы я знал, что мне придется идти на север, я бы попытался вместо этого отправиться в Галвестон.
Огастес посчитал это замечание загадочным. Почему страх перед севером должен убедить кого-то пойти в Галвестон?
— Почему Галвестон, Нили? — спросил он. Могила мальчика была поспешно засыпана, и отряд был готов к движению в презираемом Нили направлении.
— Корабли, — сказал Нили. — Если бы я был в Галвестоне, я мог бы спрятаться на корабле.
— Это не имеет смысла, — поделился мыслью Длинный Билл. — Корабли тоже ходят на север.
Нили Диккенс пожалел, что он завел разговор на эту тему. Все рейнджеры смотрели на него, как будто он был глупцом, а он им не был. Всю свою жизнь он слышал рассказы о пытках команчей. Некоторые старые рейнджеры описывали ему их в подробностях. Команчи разрезали людей и засыпали в них горячие угли, пока те еще были живы.
— Я не хочу, чтобы какой-нибудь команч вырезал мне отверстие в животе и засыпал туда горячие угли, — сказал он, обосновывая так свою неприязнь к северному направлению.
— Заткнись, оставь такие речи, — сказал Колл.
Мужчины были подавлены и полны тревоги с тех пор, как капитан Скалл ушел. Перспектива оказаться под пытками усугубляла это настроение. Он знал по опыту, что когда моральный дух начинает падать в группе усталых, полуголодных, нервных людей, весь отряд вскоре может оказаться под угрозой. Он не намерен был этого допустить во время своей первой попытки сыграть роль капитана.
Он повернул коня и на минуту остановил отряд.
— В первую очередь вы должны думать о своих лошадях, — сказал он. — Слушайте, какой звук издают их ноги. Из-за хромой лошади вы потеряете ваши скальпы в этой стране быстрее, чем из-за чего-либо другого.
— И не забывайте также каждое утро осматривать ваши ружья, – добавил Огастес. — Они весь день подпрыгивают в седельных чехлах, может сбиться прицел. Если краснокожий воин собирается с сорока футов пустить в вас стрелу, вам не стоит тратить время на установку прицела.
Тедди Битти возмутил такой инструктаж, особенно тем, что оба капитана были моложе его.
— Я не могу все время думать о лошадях и ружьях, — сказал он жалобным тоном. — Здесь, на равнинах, только и делаешь, что размышляешь.
— Тогда думай о шлюхах, — сказал Огастес. – Представь себе, что ты выиграл в карты достаточно денег, чтобы купить пятьдесят шлюх.
— Купить пятьдесят шлюх? И что с ними делать? — спросил Длинный Билл. — Так много шлюх надоест, даже если бы я не был женат, а я женатый человек.
— Это просто, чтобы думать о чем-то более веселом, чем пытки, – пояснил Огастес.
— Остаться в живых — вот более веселое дело, чем пытки, — сказал Колл. — Следите за своим оружием и лошадьми и не отставайте от группы. Тогда самое худшее, что вам достанется — это слушать разговоры Гаса Маккрея о шлюхах, да еще семь дней в неделю.
Нили Диккенс услышал эти слова, но слова не изменили его мнения. По его мнению, человека наверняка ждали горячие угли в животе, если он слишком долго задержался на севере, в том направлении, куда их вели молодые капитаны.
Нили все еще думал о том, что лучше всего было бы отправиться в Галвестон и спрятаться там на корабле.
21
Моди Кларк хотела только умереть. Умереть, чтобы больше не мерзнуть, больше не подвергаться насилию, больше не думать о том, что Тана, самый жестокий из ее похитителей, будет делать с ней ночью, когда они станут лагерем. Тана вел лошадь, к которой она была привязана. Иногда во время езды он поворачивался назад и дергал ее за волосы или бил ее мескитовым прутом. Эти мучения были незначительными по сравнению с тем, что Тана и трое других команчей вытворяли с ней в лагере. Она никогда не предполагала, что будет терпеть такие издевательства со стороны мужчин. Но у нее до сих пор было двое живых детей, Бесси и Дэн, и она не могла позволить себе слишком много думать о такой роскоши, как смерть.
Уильям, ее муж, был далеко, отгоняя небольшое стадо скота в город Виктория, когда в их хижину ворвались четыре команча и схватили ее. Ребенка, малышку Сэл, отняли от груди и сразу убили, разбив ей голову о бревно. Эдди, ее старший сын, в первый же момент повредил ногу. Боль была такая, что он, не переставая, хныкал по ночам. Моди слышала, как он плачет, даже когда она переживала свои мучения. На шестой день команчи потеряли терпение от его плача и разбили ему голову прикладом. Эдди еще дышал, когда они уехали. Моди молилась, чтобы кто-нибудь нашел Эдди и спас его, хотя знала, что эта молитва была впустую. Голова Эдди была разбита, никто не мог спасти его, даже если бы его нашли, да и кто бы нашел маленького умирающего мальчика в этой пустыне?
Но Бесси и Дэн, трех и пяти лет, были еще живы. Они были голодны и замерзли, но у них не было ран, кроме царапин, полученных, когда лошади пробирались сквозь кустарник южного Техаса.
Несколько раз, во время надругательств над ней, Моди хотела схватить нож и перерезать себе горло, но она не могла покончить с жизнью, пока ее дети нуждались в ней. Бесси и Дэн перестали смотреть, что мужчины делали с их матерью. Они сидели, опустив глаза, и молчали, пытаясь немного согреться у костра. Когда ее оставляли в покое, Моди кормила их несколькими объедками оленины, которые она могла раздобыть. Она хотела сохранить им жизнь, если бы смогла, пока не придет спасение.
— Приедет папа и заберет нас домой, — повторяла она им вновь и вновь.
Моди знала, что это была ложь. Уильям не сумел бы в одиночку найти их, если их вообще возможно было найти и спасти. Уильям едва мог вырастить небольшой урожай и выпасти немного скота. Он никогда не сумел бы пойти по их следам от заросшей кустарниками страны до безлюдной равнины.
Кроме того, он ушел из дома на две недели или больше. Он пока даже не знает, что его хижина сгорела, его ребенок мертв, его свиньи рассеяны и его семью увели. После того, как он обнаружит это, он мало что сможет сделать.
Тем не менее, Моди продолжала надеяться на лучшую долю для Бесси и Дэна, поскольку своей она не видела. Она не знала, почему молодой команч Тана так ненавидит ее, но в его глазах видела свою смерть.
Она видела детей, которых увели команчи, и которых в дальнейшем отбили. Бесси и Дэн были крепкими детьми. Они могли бы вернуться. Но для себя самой у нее не было никакой надежды.
Она и Уильям не раз обсуждали возможность пленения. Каждый, кто держал ферму на границе, знал изнасилованных женщин. Во время таких разговоров Уильям всегда твердо требовал от Моди убить себя, а не подчиняться насилию дикарей. В хижине именно для этой цели хранился всегда заряженный пистолет.
Уильям ненавидел индейцев. Его родители и оба брата были убиты во время набега индейцев на реке Сабин. Для Уильяма более важным, даже чем жизнь его детей, было то, чтобы его жена, Моди не была запятнана объятиями краснокожего команча.
Моди знала, что Уильям не был одинок в своем чувстве. Многие мужчины на границе ясно давали понять своим женам, что они не примут их обратно, если их изнасилуют, а они позволят себе остаться в живых. Конечно, некоторые мужчины дрогнули и все равно приняли своих жен обратно. Но Уильям Кларк не испытывал к таким мужчинам ничего, кроме презрения. Женщина, которая лежала с команчем или любым другим индейцем, не могла снова стать заслуживающей уважение женой.