Аумадо не одобрял сдирание кожи с человека, потерявшего сознание.
— Два команча подъезжают, — быстро сказал Тадуэл. — Они сейчас почти у Желтого Каньона.
Аумадо был разочарован незначительностью новостей с севера. Два команча ничего не стоили. Он надеялся, что Тадуэл, возможно, отыскал отряд богатых путешественников или, возможно, малочисленный отряд федералов. У богатых людей могли быть деньги и драгоценности, а солдат можно было подвергнуть пыткам.
Он жестом приказал Гойето продолжить, и Гойето стал колоть кабальеро ножами в мошонку, пока тот не очнулся. Скоро он кричал снова, хотя и не так громко.
Конечно, Тадуэл знал, что Аумадо не будет рад услышать просто о двух команчах, поэтому он решил побыстрее сказать то, о чем умолчал.
— Один из команчей едет на Бизоньем Коне, — сообщил он. — Лошадь Скалла.
Аумадо наблюдал за способом, которым Гойето согнул ногу юноши и зажал ее между своими коленями, продолжая сдирать полоску кожи через подошву. Смотреть на мастерские движения ножа Гойето было удовольствием. Потребовалось мгновение, чтобы до него дошла информация Тадуэла. Юноша снова громко кричал.
— Лошадь Скалла? – переспросил Аумадо.
— Лошадь Скалла, — подтвердил Тадуэл. – И у меня есть еще новости.
— Ты хвастун, — сообщил ему Аумадо. — Ты хуже, чем ворона.
Лицо старика заострилось. Его глаза становились жесткими, когда он был рассержен, а он часто сердился.
— Но я — Ворона, Которая Видит, — сказал Тадуэл. — Я видел этих двоих команчей, и я видел Скалла. Он следует за команчами пешком, и он один.
— Скалл хочет убить меня, — напомнил Аумадо. — Если он один, почему ты не захватил его?
— Я всего лишь ворона, — сказал Тадуэл. — Как я могу надеяться, что поймаю такого свирепого человека?
— Я думаю, что Скалл хочет вернуть лошадь, — сказал Аумадо. — Нет такой другой лошади, как Бизоний Конь.
— Возможно, он хочет вернуть свою лошадь, я не знаю, — сказал Тадуэл. — Возможно, он просто хочет навестить тебя.
Аумадо наблюдал, как Гойето снимает полоску кожи с ноги юноши. Он работал так осторожно, что рана едва кровоточила.
Тем не менее, когда кожа достигла бедра молодого кабальеро, тот обгадился. Затем он вторично потерял сознание.
— Я намерен продать этого юношу в рабство, когда он очнется, — сказал Аумадо. — Он слишком труслив, чтобы работать на меня. Если федералы поймают его и зажмут ему яйца, то он может предать меня.
Тадуэл согласился. Сдирание небольшого клочка кожи довело молодого кабальеро до жалкого состояния.
— Как ты думаешь, чего хотят команчи? — спросил Аумадо. — Я спрашиваю потому, что ты Ворона, Которая Видит.
Тадуэл знал, что следует быть осторожным.
Когда Аумадо разочаровывался в одном из своих людей, его разочарование могло перейти в ярость, но холодную ярость. Старик не поднимал глаза и говорил мягким тоном, так, чтобы человек, на которого он был рассержен, не понимал до тех пор, пока не становилось слишком поздно, пока глаза старика не становились похожими на глаза бьющей змеи. Кто-то мог бы потерять жизнь, когда Аумадо начинал сомневаться в его словах.
— Одного из команчей зовут Пинающий Волк, — рискнул Тадуэл. — Он увел Бизоньего Коня. Возможно, он хочет продать его тебе.
Старик, Черный Вакейро, ничего не ответил. Тадуэл боялся, а когда он боялся, он нес чушь. Аумадо не покупал лошадей у команчей и не имел с ними других дел, кроме как их убийства. Лучшее, что любой команч мог ожидать от него, была быстрая смерть. Команч, который вел к нему Бизоньего Коня, совершал глупость или просто пошутил.
Этот человек вполне может быть каким-нибудь обманщиком, заключившим сделку с чародеем. Если же он обычный человек, намеревающийся продать лошадь, то это глупая ошибка.
— Иди, поешь, — сказал он Тадуэлу. — Гойето заканчивает свою работу.
Тадуэл с облегчением сразу удалился.
Гойето содрал полоску кожи с груди потерявшего сознание кабальеро и с его шеи до подбородка. Затем он отрезал ее и ушел с тонкой, прозрачной полосой. Он собирался прицепить ее к колышку, немного засолить и повесить в большой пещере рядом с другой человеческой кожей, которую он снял для Аумадо. На небольших колышках в пещере висело более пятидесяти кож, коллекция, которой мог гордиться любой скорняк. Время от времени Аумадо заходил в большую пещеру на несколько минут, снимал кожу одну за другой и восхищался ими. Он и старый Гойето вспоминали о поведении того или иного пленника. Некоторые люди, такие как немец, попытавшийся украсть камни, вели себя очень смело, но другие, слабые как молодой кабальеро, разочаровывали, вынуждая останавливать работу. Они теряли сознание, непроизвольно испражнялись и кричали как младенцы.
Сидя снаружи на своем одеяле, под лучами зимнего солнца, отражающимися от желтых стен каньона, Аумадо думал о трех людях, которые приближались с севера — Большом Коне Скалле и этих двух команчах. Мысль, что они хотят посетить его, была забавной. Никто не посещал его в каньоне Желтых Утесов.
Когда придет время для визита, он сам посетит их.
4
— Что ты скажешь Черному Вакейро, когда он поймает нас? — спросил Три Птицы.
Они расположились лагерем в длинном каньоне с высокими стенами, в месте, которое не любил Три Птицы. Его жизнь проходила в открытой прерии, и он не любил спать, когда над ним нависали утесы.
Кто-то, с силой встряхнув землю, мог заставить один из утесов упасть на них и похоронить под собой. Такое никогда не могло произойти на равнинах. В своем сне он видел, как падал большой утес, и проснулся весь в поту.
Пинающий Волк убил маленькую свинью с жесткой щетиной, пекари, и, обжигая ее на костре, был слишком занят, чтобы ответить на вопрос Трех Птиц.
Тогда Три Птицы вспомнил другую скверную историю, которую он слышал о Черном Вакейро – историю о змеях. Ему рассказывали о таком могуществе старика, которое позволило ему убедить народ гремучих змей отбросить свои погремки. Рассказывали, что у Аумадо было много змей без погремков, и они могли бесшумно ползать среди его врагов и кусать их. Хотя Три Птицы обычно не боялся змеиного народа, ему не нравилась мысль о гремучих змеях, которые не издают звуков. Свинья, которую они ели, была вкусной, но не такой вкусной, чтобы заставить его забыть о том, что у Черного Вакейро было много злых средств.
— Ты слышал о змеях без погремков? — спросил Три Птицы. — Может быть, несколько из них живут прямо здесь, в этом каньоне.
— Если ты собираешься говорить всю ночь, я хочу, чтобы ты отправился домой, — ответил Пинающий Волк. — Я не хочу спать сегодня вечером. Я хочу не ложиться и петь. Если ты хочешь спать, пойди куда-то в другое место.
— Нет, я тоже буду петь, — сказал Три Птицы, и он действительно пел, до поздней ночи. У него было чувство, что очень скоро они будут мертвы, и он хотел напеться как можно больше, прежде чем смерть закроет его горло.
Двое команчей пели всю ночь, а утром изо всех сил старались правильно нанести на себя раскраску. Они хотели выглядеть гордыми воинами команчей, когда они приедут в лагерь среди Желтых Утесов, лагерь сотни пещер, где у Аумадо была крепость.
Пинающий Волк как раз собирался сесть верхом на Бизоньего Коня, когда он почувствовал, что что-то изменилось. Солнце еще не осветило утесы на юге, они все еще были залиты синевой. Три Птицы только закончил наносить раскраску, когда также почувствовал перемены.
Так иногда задолго до бури изменяется воздух, хотя еще нет никакого повода для опасений.
Именно так в длинном каньоне изменился воздух.
— Я думаю, что он здесь, — сказал Пинающий Волк, подходя к Трем Птицам.
Именно тогда Три Птицы увидел гремучую змею без погремка, ползущую под скалой рядом с местом, где у них лежали одеяла. Он понял, что Аумадо должен быть рядом. Он подумал, есть ли у Аумадо способность превратиться в змею и подползти, чтобы наблюдать за ними. Это, возможно, даже был сам Аумадо, который полз под скалой рядом с расстеленными одеялами. Он не сказал о своем подозрении Пинающему Волку. Пинающий Волк не верил, что люди могут превратиться в животных, или наоборот, хотя он признавал, что такое было возможно в давние времена, когда духи людей были более благосклонны к духам животных.