Человек, привязанный к лошади, был тайной, и Скалл предпочел оставить ему тайну. Он не желал выхаживать его, но и не хотел убивать. Это мог быть Пинающий Волк или просто странствующий индеец, которого захватил старый Аумадо. Перерезав веревку, Скалл дал человеку шанс. Если он сумеет найти на своем пути еду и воду.
Но Айниш Скалл не намерен был тратить ночь на разрешение таких проблем. Человек может идти, если он будет в состоянии. У него самого было десять часов быстрой ходьбы, и он хотел быть на месте. Мысль о том, что ждет его впереди, будоражила его кровь и ускоряла шаги. У него была надежда только на себя самого, он зависел только от себя, все было точно так, как ему нравилось. К утру, если он продолжит движение, он должен быть в каньоне Желтых Утесов. Тогда он мог лежать под скалой и ждать, пока солнце закончит свою короткую зимнюю дугу. Возможно, когда ночь наступит снова, если он совершит рывок, то может проползти мимо охраны Аумадо и проложить себе путь в утесы, где он мог бы найти достаточно глубокую пещеру, в которой можно было укрыться в течение дня. Если же он найдет подходящую пещеру, тогда он должен быть уверен, что его ружье в хорошем состоянии — он прошел большое расстояние с ружьем через плечо. Прицел, возможно, тоже нуждается в наладке. Аумадо, говорили, быстр, несмотря на свой возраст. Конечно, он был быстр тогда, в первый раз, когда Скалл преследовал его. Маловероятно, что старик задержится надолго на открытом месте, как только Скалл начнет стрелять в него.
Он должен был ранить его, по крайней мере, с первого выстрела, а еще лучше убить его наповал.
Ночью поднялся свежий, колючий северный ветер, но Скалл едва обращал на него внимание. Он шел быстро в течение десяти часов, редко останавливаясь дольше, чем требуется на глоток воды. Дважды он испугал маленькие стада пекари, а как-то чуть не споткнулся о спящего чернохвостого оленя.
Обычно он подстрелил бы оленя или одну из свиней, но на этот раз воздержался, помня Тадуэла, разведчика, который будет знать, что он здесь раньше, чем сам Скалл узнает об этом. Не следует стрелять из ружья, когда поблизости такой человек.
К рассвету Скалл остановился. Чем ближе он приближался к опасности, тем сильнее обострялись его чувства. На мгновение, когда он мочился, он вспомнил свою жену Айнес. Эта женщина думала, что могла удержать его своим горячим желанием, но потерпела неудачу. Он был в одиночестве в Мексике рядом с беспощадным врагом, и все же не сомневался, что он самый счастливый из всех живущих людей.
7
У входа в лагерь в Желтых Утесах валялось множество человеческих черепов. Трем Птицам хотелось бы остановиться на некоторое время и осмотреть черепа, ведь в этой куче могли оказаться головы его друзей. Аумадо убил много команчей, некоторые из них были друзьями Трех Птиц. Вероятно, несколько их голов лежат в куче. На многих черепах, как он видел, все еще сохранились волосы.
Трем Птицам было любопытно. Он никогда раньше не видел столько черепов, и он хотел бы узнать, сколько их было в куче, но спросить об этом ему казалось невежливым.
— Это лишь некоторые головы, которые он отрезал людям, — заметил Тадуэл дружественным голосом.
Три Птицы не ответил. Он считал, что Тадуэл не настолько дружественный, как звучал его голос.
Он мог бы быть человеком, который сдирал кожу с людей. Три Птицы не хотел праздно болтать об отрезанных головах с человеком, который мог бы содрать кожу с него.
— Хотя он не возьмет твою голову, — сказал Тадуэл. — Для тебя будет яма или утес.
Три Птицы скоро заметил, что лагерь, в который они пришли, был беден. Два человека только что убили коричневую собаку и разделывали ее так, чтобы она могла поместиться в котелок повара. Несколько женщин, выглядевших очень усталыми, размалывали зерно. Старик с несколькими ножами, висящими на его поясе, вышел из пещеры и смотрел на него.
— Это тот, кто сдирает с людей кожу? — спросил Три Птицы.
— Все мы сдираем кожу людей, — ответил Тадуэл. — Но Гойето стар, как Аумадо. У Гойето большая практика.
Три Птицы подумал, что все это кажется очень странным.
Аумадо, как предполагалось, украл много сокровищ во время грабежей, но он не казался богатым. Он просто походил на старого, темного человека, который был жесток к людям. Это приводило в замешательство. Три Птицы прервал свою песню смерти, озадаченный всем этим.
Он задавался вопросом, умрет ли Пинающий Волк после того, как его связали и привязали к лошади.
Трех Птиц скоро ссадили с лошади и разрешили сесть у одного из лагерных костров, но никто не предложил ему еды. Вокруг него были Желтые Утесы, рябые от пещер. Высоко над утесами летали орлы. Орлы, а также канюки. Три Птицы был поражен, увидев столько великих птиц высоко над утесами. На равнинах, где он жил, он редко видел так много орлов.
Он ожидал, что его подвергнут пыткам, как только приведут в лагерь, но никто не спешил подвергать его пыткам. Тадуэл вошел в пещеру с молодой женщиной и надолго пропал. Больших отрядов бандитов, которыми, как говорили, командовал Аумадо, нигде не было заметно. Здесь было всего пять или шесть человек. Аумадо пришел и сел на одеяло. Три Птицы перестал петь свою песню смерти. Казалось глупым петь ее, когда никто на него вообще не обращал внимания. Две старухи пекли маисовые лепешки, которые вкусно пахли. В лагере команчей всегда кормили пленных, даже если их должны были скоро убить или подвергнуть пыткам, но это, казалось, не было обычаем в лагере Аумадо. Никто не угостил его маисовыми лепешками или чем-либо еще.
Когда день почти прошел, пришел Тадуэл и сел рядом с ним. Странным в этом человеке, который был белым, но очень грязным, было то, что его левый глаз все время моргал — черта, которая привела Трех Птиц в замешательство.
— Сегодня я был с шестью женщинами, — сообщил Тадуэл. — Женщины принадлежат Аумадо, но он позволяет мне пользоваться ими. Сам он слишком стар для женщин. Его единственное удовольствие — это убивать.
Три Птицы сохранял спокойствие. Он полагал, что они могли начать пытать его в любое время. Если бы это произошло, то ему бы понадобилось все его мужество.
Он не хотел расслабляться, болтая с таким хвастуном, как Тадуэл. Он думал о том, жив ли еще Пинающий Волк. Если лошадь все еще тащила его, он, вероятно, полностью лишился кожи.
Наконец, Аумадо встал и жестом показал Тадуэлу, чтобы тот привел пленника. Тадуэл перерезал ремни, которыми связали лодыжки Трех Птиц, и помог ему встать на ноги. Аумадо привел их к основанию одного из высоких утесов, где была большая яма. Тадуэл подвел Трех Птиц к краю ямы и указал вниз. На дне Три Птицы увидел несколько гремучих змей, а также пару крыс.
— Ты еще не видишь скорпионов и пауков, но их там много, — сообщил Тадуэл. — Каждый день женщины ходят и переворачивают камни, чтобы найти побольше скорпионов и пауков для ямы.
Без слов Аумадо повернулся к утесу и начал взбираться вверх по узким ступеням, вырубленных в скале. Ступени вели все выше и выше к вершине утеса.
Аумадо поднимался по ступеням довольно легко, но Три Птицы из-за связанных рук испытывал некоторые затруднения. Он не мог пользоваться поручнями, как это делали Аумадо и Тадуэл. Видя, что ему трудно идти, Тадуэл начал оскорблять его.
— Ты не великий скалолаз, — сказал он. — Аумадо стар, но он уже почти на вершине утеса.
Это было действительно так. Аумадо был уже не виден над ними. Три Птицы постарался не обращать внимания на Тадуэла. Он сосредоточился на том, чтобы переставлять ноги вверх по ступеням. Он никогда прежде не поднимался так высоко.
В его стране, красивой стране равнин, даже птицы не летали на такой высоте, на какую его заставили подняться. Ему казалось, он был так же высоко, как и облака, хотя стоял ясный безоблачный вечер. Позади него Тадуэл нервничал из-за медленного подъема Трех Птиц. Он начал колоть его ножом. Три Птицы старался не обращать внимания на уколы, хотя скоро обе его ноги были окровавлены. Наконец он достиг вершины утеса.
Черный Вакейро стоял там, ожидая. Подъем занял много времени, и небо было уже красным от заката. Когда Три Птицы достиг вершины, он обнаружил, что его легкие болят. Казалось, на Желтых Утесах не хватало воздуха.