— Я хочу уехать из Техаса навсегда, если Клара умерла, — сказал ему Огастес. — Я не хочу жить здесь без моей Клары. Воспоминания были бы слишком тяжелы.
Колл воздержался от комментария, что женщина, о которой говорил Гас, больше не была его женщиной. Если Клара уехала из Остина перед великим набегом, то это только потому, что она вышла замуж за Боба Аллена.
— Давай завтра уйдем от этого проклятого Бразоса, — предложил Гас.
— Зачем? — спросил Колл. — В Бразосе всегда есть хорошая вода.
— Я знаю зачем, — сказал Огастес. — Где есть вода, там есть фермеры, или люди, которые пытались стать фермерами. Это означает, что больше людей надо хоронить. По мне, так я хотел бы побыстрей добраться домой.
— Нехорошо оставлять христиан без погребения, — ответил ему Колл.
— Это не так, если мы даже не увидим их, — сказал Гас. — Если мы уйдем из всей этой залитой водой страны, нам не доведется видеть их так много.
Стояла тихая, безветренная, но очень темная ночь. Трое молодых могильщиков вынуждены были принести горящие ветки от лагерного костра, чтобы определить, была ли могила достаточно глубока. Лопаты, которыми они копали, принадлежали двум убитым мужчинам.
— Мы могли бы открыть хозяйственный магазин, собрав всех лопаты и топоры, разбросанные вокруг, — заметил Гас.
Длинный Билл не пошел с ними к месту захоронения. Они видели его высокую фигуру, шагающую взад и вперед перед лагерным костром, отбрасывающую волнистые тени.
— О, Святой Петр, — слышали они, как он восклицал. — О, Святой Павел.
— Я хотел бы, чтобы Билли узнал о некоторых новых святых, чтобы молиться им, — сказал Гас. — Я устал слушать, как он молится Петру и Павлу.
— Он не умеет читать. Я думаю, что он забыл других святых, — ответил Колл.
Могильщики отдохнули мгновение. Они все изнемогали от трудного путешествия и от страха.
Колл чувствовал себя виноватым перед Длинным Биллом Коулмэном. Редко он встречал человека, настолько сломленного горем, хотя Перл, женщина, о которой он горевал, могла быть живой и здоровой.
Перл, хотя и толстая, ни в коем случае не казалась ему необычной. В ней не было ни остроумия или духа Клары, ни красоты Мэгги.
— Перл, должно быть, так прекрасно готовит для него, что он горюет о ней до того, как даже узнал, мертва ли она.
— Нет, не только, — сказал Огастес. — Я пробовал стряпню Перл, и, надо сказать, очень неважная стряпня. Я думаю, что тут другое – приятно ей засунуть.
— Что? — спросил Колл удивленно.
— Засунуть, Вудро, — сказал Гас. — Перл толстая, а обычно толстой женщине засунуть — сплошное удовольствие.
— Ну, ты только об этом и думаешь, — ответил Колл.
14
После великого набега востребованность Мэгги, к ее несчастью, увеличилась. Никто не знал точно, где побывали команчи, но слухи о широко распространившейся резне охватили город.
Кое-кто рассказывал, что Бизоний Горб убил триста человек в Сан-Антонио и еще сто в Хьюстоне. Затем новый слух полностью изменял эти числа. Другие думали, что он сжег Викторию, а кто-то слышал, что он уже находился в Мексике. Был общий страх, что он мог еще вернуться в Остин и завершить начатое. Мужчины ходили хорошо вооруженными, обвешанными всем оружием, которое могли носить. Ночами улицы были пусты, хотя салуны все еще процветали. Мужчины были так напуганы, что пили беспробудно, а, выпив, обнаруживали, что они все еще слишком взволнованы, чтобы спать.
Поэтому, они шли к Мэгги, поток мужчин, стучащих в ее дверь в любое время дня или ночи, не иссякал. Она не могла протестовать, но, также, и не приветствовала это. В последнее время ей было плохо по утрам, ее часто тошнило, а также тошнило и в течение дня. Ее живот начал явно увеличиваться, все же ни один из мужчин, казалось, не замечал этого.
Они так боялись, что только то, что она продавала им, могло принести им немного покоя. Мэгги понимала это. Она сама боялась. В некоторые ночи она даже спускалась по лестнице и пряталась в подвальном пространстве под коптильней. Это приносило ей некоторое облегчение, и от страха, и от мужчин.
Мэгги очень хотела, чтобы появился Вудро, вместе с ребятами. Как только Вудро приедет, мужчины оставят ее в покое. Хотя они были простыми людьми, их уважали. Когда они находились в городе, горожане чувствовали себя гораздо комфортнее, как и она.
Каждое утро свой первый взгляд Мэгги бросала сквозь свое окно на загоны, где рейнджеры держали своих лошадей. Она надеялась увидеть Джонни, буланую лошадь Вудро. Если бы она увидела Джонни, она знала бы, что Вудро вернулся.
Но проходило утро за утром, а никаких признаков рейнджеров не было. Мэгги находила, что отсутствие Колла слишком тяжело переносить в такое время, когда она носит ребенка. Она надеялась навсегда бросить проституцию, а все мужчины хотели, чтобы она оставалась шлюхой, и она боялась отказать им. Темная мысль посетила ее, что Вудро мог быть мертвым. Он уехал всего с пятью людьми, а команчи насчитывали более пятисот воинов, как утверждали некоторые. Рейнджеры могли быть все мертвы, и, вероятно, так и было.
Даже мысли об этом приводили Мэгги в отчаяние.
Если Вудро мертв, то у их ребенка не будет отца. Тогда от проституции не откажешься: мужчины у двери, мужчины на ней, мужчины, отсчитавшие деньги и ожидающие, пока она ляжет и задерет юбку. Она так и будет ложиться, задирая юбку для мужчин, которые были не слишком чисты, которые смердели, и их рвало, у которых в глазах светилась жестокость. Так будет, пока она не заболеет или сильно состарится, чтобы не стоить тех денег, которые они отсчитывают.
Она думала, что, возможно, перенесла все волнения и все сомнения немного лучше, если бы у Вудро нашлось время, чтобы поговорить с нею о ребенке, дать ей некоторую надежду, что он женится на ней или, по крайней мере, поможет ей с ребенком. Он, казалось, не сердился по этому поводу. Всего нескольких слов было бы достаточно. Но он спешил, как всегда. Мэгги не могла сказать, что она чрезмерно донимала Вудро за его нежелание поговорить. Она редко слишком донимала Вудро чем-либо, что беспокоило ее. Теперь он был капитаном, и у него появилось много обязанностей. Она надеялась, что ему придется по душе мысль о ребенке, или, по крайней мере, он не будет сильно возражать. Когда Вудро Колл действительно сердился на нее, он становился холоден, и тогда у нее возникал вопрос, наступит ли когда-либо ее счастье. Он мог быть столь холоден, когда сердился, что Мэгги задумывалась, как она вообще решила как-то заботиться о нем. В конце концов, он был всего лишь клиентом, молодым человеком с быстрыми потребностями, как и многие другие. Шлюхи постарше предупреждали, чтобы она не привязывалась к клиентам.
Одна из них, по имени Флори, которая вроде как наставляла ее, была решительна в этом отношении.
— Я знаю, что шлюхи выходят замуж, но это бывает редко, — сказала Флори. — Если ты ищешь этого, то это одно из того, чего ты не найдешь.
— Ну, я не ищу, — объявила Мэгги, тогда она была намного моложе. Она кривила душой, ведь она уже встретила Вудро Колла и уже знала, что он нравится ей.
— Я искала однажды, но с этим покончено, — сказала Флори. — Я просто беру их деньги и немного подергаюсь для них. Это не займет больше времени, чем нужно, чтобы отжать швабру, если ты правильно работаешь своими бедрами.
На следующий год Флори споткнулась, спускаясь по ступенькам своей лестницы, и сломала шею. В руках у нее была большая корзина белья для стирки. Из-за нее она и споткнулась. Она лежала мертвой у основания лестницы с широко раскрытыми глазами, когда ее обнаружили. Рядом стояла коза и ела ее корзину для белья, которая была изготовлена из грубой соломы.
Мэгги, несмотря на совет Флори, продолжала встречаться с Вудро Коллом и сильно привязалась к нему, так привязалась, что иногда клала руку на живот и мечтала, что она родит маленького мальчика, который будет похож на Вудро.
Однажды рано утром, выйдя, чтобы набрать ведро воды, она с удивлением увидела шерифа, который прихрамывал вверх по ее лестнице. Шерифа звали Гоусуэрт Гиббонс. Он был крупным мужчиной и, чаще всего, вежливым. Несколько раз он заступался за Мэгги в спорах с пьяными клиентами, что было редкостью для шерифов.