Большую часть дня Скалл взвешивал свои шансы.
Он то изучал стену утеса, то смотрел вниз на Аумадо. Днем он видел, как несколько молодых женщин вышли из лагеря, неся корзины с бельем на головах и направляясь к небольшому ручью недалеко от лагеря. Несколько вакейро поили там своих лошадей. Молодые женщины ушли стирать гораздо выше по течению от мужчин с лошадьми. Время от времени Скалл слышал взрывы смеха, когда женщины отбивали белье о мокрые камни. Вакейро сели верхом и поехали. Когда они уезжали, женщины стали петь. Скалл слабо улавливал мелодию, но вид молодых женщин, тем не менее, радовал его. По иронии судьбы из-за своей тяги к приключениям он, наконец, попал в клетку на утесе в Мексике, но это никак не влияло на смех женщин или их флирт с мужчинами.
Когда день закончился, Скалл стал исследовать пальцами свою пилочку, задаваясь вопросом, сколько времени понадобиться ему, чтобы перепилить крепления клетки, если он примет решение карабкаться наверх. Пока он смотрел вверх и вниз, раздумывая, он увидел яркую вспышку света, приближающуюся к клетке. Оказалось, что свет исходил от красно-зеленого оперения большого попугая, который пролетел мимо клетки и на мгновение повернул свою голову, чтобы посмотреть на него. Вновь Скалл был поражен — глаз попугая напомнил ему об Аумадо. Впечатление было такое сильное, что он выронил свой инструмент, но к счастью нитка, которой он привязал его, предотвратила его падение в пропасть.
Позже, когда солнце село, и каньон осветился ярким светом звезд, Скалл решил, что у него, должно быть, высотные галлюцинации. Из своего опыта в Альпах он знал, что высотный воздух может вызывать головокружение у человека и приводить его к ложным выводам. Попугай и стервятник были просто птицами. Ни горлица, ни голубь не опускались в тот день на его клетку. Скалл считал, что это из-за его нервозности, его нерешительности, отсутствия самообладания. Он понимал, что должен взять себя в руки и немного успокоиться, иначе пернатые станут избегать его, и он погибнет голодной смертью.
Следующим утром он поставил себе задачу вспомнить Гомера. Он взял свою пилку и начал выцарапывать греческие слова на поверхности скалы позади себя. К полудню он закончил гекзаметр. Весь день он продолжал работать, нанося греческие слова на скалу. Головокружение и нервозность покинули его.
«Жесткие и четкие», говорил он себе. «Жесткие и четкие». Работать по камню было нелегко. Скалл вынужден был сильно надавливать пилкой, чтобы придать греческим буквам изящную форму, которой они заслуживали. Его пальцы сводила судорога от такого сильного сжимания пилочки, время от времени он должен был прекращать работу и разминать их.
Внизу старый Аумадо наблюдал за ним в бинокль. В ручье девушки снова разворачивали мокрую одежду. Нервное состояние Скалла больше не отталкивало птиц. Днем он поймал двух голубей и горлицу.
«Это забота о кладовой», сказал он себе, но он не остановился, чтобы подвесить птиц или ощипать их.
К вечеру на скале появились великие слова, каждая буква была написана настолько хорошо, как Скалл только смог, слова жесткие и четкие, чтобы напомнить ему, как храбрые люди сражались в давние времена.
Этого Гомера достаточно для одного дня, чувствовал Скалл.
Он написал слова грека на спине утеса в Мексике. Это была своего рода победа над высокогорным воздухом и темным стариком.
Слова успокоили его. Пернатые вернулись, чтобы взгромоздиться на его клетку. За следующую ночь или две он, возможно, перепилит крепления из сыромятной кожи и поднимется вверх по веревке. Этой же ночью он свернулся, чтобы согреться, и спал, пока далеко внизу сверкали лагерные костры мексиканцев, яркие, как лагерные костры древней Трои.
16
Направляясь на восток вдоль долины Бразоса, рейнджеры натолкнулись на следы опустошения. Шесть раз они останавливались, чтобы похоронить семьи, некоторые трупы настолько разложились, чтобы нечего было хоронить. Они не встретили ни одного команча, хотя несколько раз в день пересекали следы отступающих военных отрядов. Большинство налетчиков гнало перед собой лошадей, иногда значительные табуны.
— Они, должно быть, увели половину лошадей из южного Техаса, — предположил Огастес.
— А также убили половину людей, — добавил Длинный Билл негромко.
Увидев столько трупов, Длинный Билл думал о том, что, скорее всего, его жена не выжила, и это привело его в состояние унылого смирения. Он почти не ел и редко говорил.
Колл все больше и больше беспокоился, так как количество следов индейцев заметно увеличилось.
— Наша главная задача — воевать с индейцами, а мы уехали прочь и пропустили самую большую индейскую войну в истории.
— Мы не уехали прочь. Нас послали, Вудро. Послал губернатор, — напомнил ему Огастес.
— Возможно он пытался найти нас, но если так, то команчи, вероятно, перехватили посыльных, — ответил Колл мрачно.
Прибыв в Остин, они проехали мимо кладбища. По количеству крестов они увидели, что появилось много новых могил. Слезы потекли из глаз Длинного Билла при мысли, что его опасения по поводу Перл сейчас подтвердятся. Всего было около тридцати новых могил. Длинный Билл метался от креста к кресту, но ни на одном из них не было написано «Перл Коулмэн».
— Это может означать, что они увели ее, — сказал Длинный Билл, все еще беспокоясь.
Огастес обнаружил два креста с надписью «Форсайт» и задрожал. На его глазах появились слезы, и он опустился на колени.
— Боже, я так и знал, — сказал он. — Я уехал, а она умерла.
Колл, подойдя ближе, увидел, что здесь похоронены родители Клары, а не она сама.
— Нет, Гас, она не умерла, это ее отец и мать, — сказал Колл.
— Ну, я клянусь... Интересно, знает ли она об этом, — сказал Огастес, наклонившись ближе, чтобы увидеть имена более четко.
Хотя он знал, что Кларе будет тяжело — и ее родители мертвы, и она только что вышла замуж — он почувствовал облегчение, столь сильное, что на какое-то время ослабел. Он стоял на коленях на кладбище, перебирая пару комков свежей земли, пока остальные пытались разобрать, кто был похоронен в новых могилах.
— Они достали кузнеца, — сказал Колл. — Вот проповедник и его жена, достали их обоих.
Он шел, останавливаясь у каждой могилы.
— О Боже, парни, — сказал Колл. — Здесь Нили, и Финч, и Тедди. Я полагаю, что Айки остался в живых.
— Боже, Нили, — сказал Гас, подойдя, чтобы посмотреть.
Как они проехали в город мимо дубовой рощи они увидели, что все дома имеют признаки пожара. И все же большинство домов уцелели. По-видимому, дотла сгорели только церковь и один салун.
— Они не убили губернатора Пиза, вот он стоит, — заметил Огастес, когда они повернули на центральную улицу. — Я думаю, он обрадуется, что мы вернулись.
— Мы не выполнили его задание, он может уволить нас, — сказал Колл.
— Сомневаюсь, — ответил Гас. — У него никого не останется, кто может вообще воевать, если он уволит нас.
Губернатор стоял без пиджака в черных подтяжках в нескольких шагах от ступеней, которые вели в магазин Форсайта. Когда они подъехали, он заряжал ружье и выглядел мрачным.
— Здравствуйте, губернатор, — сказал Колл. — Индейцы все еще в округе?
— Нет, еноты, — ответил губернатор. — Койоты унесли большинство моих кур после набега. Еноты не беспокоят кур, но они поедают яйца.
Он вздохнул и бросил быстрый взгляд на небольшой отряд.
— Есть потери? — спросил он.
— Нет, сэр, но мы не нашли капитана, — ответил Колл. — Когда мы услышали о набеге, мы решили, что лучше немедленно вернуться домой.
Кабриолет губернатора стоял на улице, но Бингэма, который обычно водил его, в нем не было.
— Я просто приехал, чтобы купить немного ружейных патронов, — сказал губернатор. – Надо что-то делать с этими енотами.
Как правило, губернатор Пиз всегда был чисто выбрит, но сейчас у него на щеках была седая щетина. Он выглядел усталым.