— Мне, конечно, глубоко начихать на мнение всякого там плебса — величественно произнес Аркадий, отхлебывая прямо из бутылки «Рыбалка крепкое» — но мнение основоположника, сами понимаете... А он недвусмысленно выразился, что у нашего направления большое будущее.
— Но это же классно — засветился в таком издании! — с энтузиазмом подхватила Лиана, — Я так хотела туда просочиться, а кого ни поймаю — говорит, тематика статей от него не зависит.
— Ну, это раньше был прикольный журнал —глубокомысленно протянул Фабрицио — Как стали официальным изданием — зазвездели со страшной силой. Гламур какой-то попер, смотреть противно.
Фу, конформисты!
— Кстати о конформистах — хихикнул Юлий, даже сейчас не расставшийся с любимым занятием. Аккуратно отклеив несколько этикеток «Великопольского барана», он старательно вырезал рогатого представителя фауны. — Вы ничего особенного не заметили?
— В костюмчике перестал ходить — выпалила натурщица Маргарита, которую за крайнюю истощенность особенно ценили те, кто работал в жанре экспрессивного рисунка. — А галстук у него на балконе уже неделю висит, сама видела.
— С ним и в самом деле не того — согласился Аркадий. — Не знаю что, но какая-то шиза, точно, проглядывает. Ходит как будто прислушивается. Я думал, он как нормальный человек в плеере или гарнитура от радио в ушах, так ведь нет! И взгляд …
— Ну, тогда суду все ясно — ответил Мишель, энергично обгрызая куриное крылышко. — Меня, когда от предков свинтил, еще и не так колбасило.
— «Едет, едет доктор сквозь снежную равнину, порошок целебный людям он везет…» — пропел кто-то.
Некоторое время спустя все на удивление дружно пришли к следующему выводу: перебесившись, Валерий имеет все шансы стать нормальной творческой личностью и достойным обитателем Сквот-тауна.
Поведение недавнего яппи от искусства не имело ничего общего с наркотическими веществами и сладким воздухом свободы, ударившим в голову.
Существование его обрело глубокий смысл, такой, который не снился даже Валерию-старшему и даже дедушке, рисовавшему парадные портреты тех, чьи фото можно увидеть в учебнике отечественной истории. Правда, не современном, а семьдесят затертого года издания, занимавшем почетное место на книжной полке в парадной комнате.
Теперь Валерий знал, что взят на службу настолько могущественным лицом, что перед ним все банкиры и директора фирм — не более чем мелкие сошки. И даже те, о которых в семье говорили с почтительным придыханием… Еще немного времени — и от всего нынешнего миропорядка не останется и следа. Скоро хозяин проснется, и весь мир будет принадлежать ему. А он, Валерий, станет его слугой и придворным живописцем.
Парадный портрет хозяина написан за несколько суток непрерывной работы. Нельзя терять время: скоро звезды сложатся определенным образом и тогда кто не успел — тот опоздал. Те, кто воздавал почести спящему богу, будут есть, пить и веселиться, а все прочие… Ничего не попишешь: Киев отдельно — котлеты отдельно.
Если бы все ограничилось его собственными ощущениями, он, может, и усомнился бы в том, что все это — не игра воображения. Например, как в детстве, когда после очередного отцовского разноса он воображал себя сержантом американской армии, а всех родственников — новобранцами, которых гоняет по плацу, как сидоровых коз по бане.
Нет, его избранность ощущалась и другими людьми. Стоило Валерию выйти на улицу, как он неизменно оказывался в зоне почтительного внимания каких-то непонятных личностей. Прежде, стоило бы ему столкнуться с кем-то из них, пришлось бы удирать во все лопатки, проверяя, на месте ли деньги и мобильник. Но теперь совсем другое дело, с той самой ночи его не пугало ничего. Даже когда молодые люди среднеазиатской внешности, встречаясь с ним взглядом, тихо сияли, будто к ним приехал добрый дядюшка-милионер. Даже когда жутковатого вида старуха в пестрых лохмотьях, присев в подобии реверанса, попыталась поцеловать край его куртки.
Даже когда дяденька с бородой, ростом едва доходящий ему до плеча, целый час тащился следом, вполголоса бубня о том, что не все, что кажется мертвым, на самом деле им является, и наоборот.
Теперь тот, кто еще недавно именовался Валерием младшим, принимал это как должное.
Своей работой он полностью удовлетворен — выложится полностью. Если бы даже от этого зависела его жизнь — вряд ли бы сделал лучше, хотя почему «если бы»? Именно от того, насколько получится угодить новому хозяину, его жизнь и зависит.
Они пришли со звезд и принесли свои изображения. Интересно, насколько они отличаются от портрета, над которым он столько трудился? Что же получается — ему одному позволено? Дед рассказывал, что в его время портреты некоторых государственных деятелей можно было писать лишь по особому разрешению и строго по установленным правилам… Но одного портрета мертвому богу будет недостаточно, он ясно ощущает это. Как бы еще заслужить его расположение?