— Итак, господин хо-гх-оший, я жду ответа. Вот и това-гх-ищи полны нетерпения.
Я лишь покачал головой.
— Я зашел лишь для того, чтобы повидать своего друга Феликса Феликсовича.
— Ай-я-яй! — покачал головой товарищ Константин. Улыбка его стала еще шире. — Как вы меня гх-асст-гх-аиваете. Вы ведь благо-гх-одный человек, офице-гх, а в-гх-ете как институтка на панели.
Подумайте, батенька, куда это вас п-гх-иведет. Вы ведь ве-гх-ующий? Так? А гх-азве ве-гх-ующие, если в-гх-ут пе-гх-ед смегх-тью, в гх-ай попадут? Не попадут!
— Странные у вас понятия, — возразил я. — К тому же лгать мне нет причин. Я и в самом деле надеялся застать тут или самого Феликса Феликсовича, или когото из его родственников или слуг, кто смог бы подсказать мне, где его искать.
— Нехо-гх-ошо настаивать на собственной лжи.
Вп-гх-очем, какая гх-азница. Так или иначе, но мы отыщем «жемчужины знания», — тут товарищ Константин сделал паузу и лукаво так посмотрел на меня, — С вами или без вас. Только вот п-гх-идется пот-гхатить на это несколько часов моего д-гх-агоценного времени. Ну а пока… Голубков! — тут же один из матросов бросил копаться в бумагах и, подскочив к товарищу Константину. — Вот, това-гх-ищ Голубков, наш в-гх-аг — офице-гх, п-гх-едставитель класса эксплуатато-гх-ов, носитель «голубой» к-гх-ови.
Не хочет помогать новой власти. Так что вы его напоите чаем… а потом гх-асст-гх-еляйте… — Матрос, хотел было что-то возразить, но товарищ Константин снова улыбнулся. — Вп-гх-очем, насчет чая я пошутил. Некогда нам чаи гх-аспивать. Не в-гх-емя!
Гх-еволюция, това-гх-ищ! Так что поставьте его к стенке без лишних затей, да и дело с концом.
И лишь у самого порога, он еще раз окликнул меня:
— Что, не пе-гх-едумали, господин ба-гх-он? Ну, тогда ступайте, с богом!
И матрос вывел меня из комнаты. Снаружи меня ждали старые знакомые солдаты. Они обрадовались мне, как старому знакомому.
— Ну, что сказал товарищ Конситантин?
— В расход!
— Ах, — облегченно вздохнули они, словно кто-то махом снял с их плечей непосильную ношу.
— А чего так обрадовались? Нам его расстреливать, нам же потом и тело грузить, — фыркнул матрос.
— Да ты Костя не понимаешь, — протянул один из солдат. — Ты ж крондштатский, тебе не понять. А вот когда такие гниды годами нас в окопах гноят… —и тут он начал излагать историю войны с точки зрения полного безграмотного дилетанта. Нет, я ничуть не защищаю наш штаб, который довел армию до полного разложения и упадка. Только тогда я начал понимать смысл воззвания Корнилова, который призывал к жесточайшему террору за дезертирство и мародерство. В итоге он сел в тюрьму, посаженный теми же, кого собирался защищать, а большевики в отместку несостоявшемуся белому террору объявили красный террор — отличное прикрытие для всеобщего грабежа. И еще это замечательное слово «экспроприация»… А в какой армии дезертиров, то бишь предателей не расстреливали? Только вот теперь выходило так, что в предатели и дезертиры попал я сам, а мне это совершенно не нравилось.
Один из солдат осторожно подергал меня за рукав, потом кивнул в сторону двери, ведущей во двор.
— Пойдемте, вашродие, а то в доме стрелять несподручно будет. Раскинете мозгами и все тут забрызгаете. А тут эти кребдышины, шелка на стенах… Жалко ведь. Пойдемте… — и потянул меня за собой.
Я собственно и не думал сопротивляться. Дверь предоставляла мне единственный шанс, вырваться.
Подходя, я весь подобрался. Похоже, один из моих конвоиров почувствовал, что я замышляю недоброе.
— Ты офицерик не балуй… — начал было он, только дальше ничего сказать не успел, потому как я со всего маха пнул его как раз между ног. Задохнувшись, он выпустил винтовку и схватился за причинное место, заваливаясь назад, на остальных своих товарищей.
Мгновение — и винтовка была у меня в руках.
Один шаг и я захлопнул массивную дверь у них перед носом, а потом, сдернув с дула винтовки штык, со всего маху вогнал его в щель между дверью и косяком. Не ахти какой засов, но большего мне и не надо было, чтобы задержать преследователей.
Несколько шагов по двору — и навстречу мне выскочил человек в кожаной куртке с наганом в руке. Наверное, он хотел остановить меня сказать что-то вроде традиционного: «Стой, кто идет? Руки вверх!» Только ничего он сказать не успел, потому как я прикладом приложил его по лицу. Больше никого у выхода со двора не было, и я на пару секунд замешкался, нагнулся, вынул из пальцев большевика наган, сорвал с плеча полупустую ленту с патронами — пригодиться. А потом со всей мочи рванул дальше, потому ни новое пленение, ни расстрел в мои планы не входили.