Накинув халат, она сидела на кровати, не веря, что умерла лишь во сне. Из парчового одеяла действительно торчала длинная шпилька. Положив её на ладонь, Сун Лянь ощутила холод. Значит, шпилька тоже реальность, а не сон. Почему же тогда она ещё жива, и куда делась Янь Эр?
Окно, как и во сне, было наполовину отворено, и в комнату проникал студёный воздух. Но Сун Лянь явственно различала оставленный Янь Эр запах тлена. Выпал снег, и от всего мира осталась лишь половина. Другой половины не было, она была незаметно стёрта: может, это и есть неполная смерть. «Удивительное дело, — размышляла Сун Лянь, — почему же я умерла только наполовину и остановилась? А как же другая половина?»
Из северного флигеля вышла Мэй Шань. Она шла по снегу в шубке из чёрного леопарда, такая красивая, жеманная, сияющая, что с её появлением даже воздух стал каким-то особенным.
— Ну что, пьяница, протрезвела? — спросила она, подойдя к окну Сун Лянь.
— А ты никак собралась куда? Смотри сколько снега кругом.
— Ну и что, что много снега? — стукнула по окну Мэй Шань. — Была бы возможность развлечься, а там хоть режь меня — всё равно улизну. — И танцующей походкой двинулась дальше.
— Смотри, осторожнее, — сама не зная почему, крикнула Сун Лянь.
Обернувшись, Мэй Шань мило улыбнулась, и это произвело на Сун Лянь глубокое впечатление. Такой обворожительной и улыбающейся она, по сути дела, видела её в последний раз.
Во второй половине дня Мэй Шань привели обратно двое слуг. Позади, лузгая семечки, шагала Чжо Юнь. По рассказам, всё вышло очень просто: Чжо Юнь застала Мэй Шань в гостинице в постели с «врачом». Она выбросила на улицу всю одежду Мэй Шань, приговаривая при этом: «Как же тебе, потаскуха вонючая, удалось вырваться у меня из рук?»
Сун Лянь видела и как Мэй Шань уходила, и как возвращалась: вернулась она совсем другой. Мэй Шань, которую волокли обратно в северный флигель, была вся растрёпана; бешено выпучив глаза, она костерила тащивших её на чём свет стоит.
— Жива буду, на мелкие кусочки изрублю, нутро твоё поганое выну и собакам скормлю! — изрыгала она в адрес Чжо Юнь.
А та вышагивала себе молча и знай лузгала семечки. Следом бежал Фэй Лань, подобравший туфельку с ноги Мэй Шань:
— Туфлю, туфлю потеряли!
Чэнь Цзоцяня не было. Лишь позже Сун Лянь увидела, как он зашёл в северный флигель один. К этому времени двери флигеля уже были заперты снаружи.
У Сун Лянь не было ни малейшего желания дознаться, что творится за стенкой, и она с необычайно тяжёлым чувством ожидала услышать что-нибудь из комнаты Мэй Шань. Очень хотелось узнать, какому наказанию подвергнет её Чэнь. Но из-за стены не доносилось ни звука. Входную дверь сторожил один из слуг: играя связкой ключей, он то отпирал, то запирал замок. Потом в дверях снова показался Чэнь Цзоцянь. Он постоял там, посмотрел на заснеженный садик и, махнув рукой, направился к южному флигелю.
— Вон сколько снегу навалило: большой снег — к хорошему урожаю, — заговорил он. Лицо у него было гораздо спокойнее, чем можно было ожидать. Сун Лянь даже почудилось, что она действительно уловила в нём некое облегчение. Сидя на кровати и глядя ему прямо в глаза, Сун Лянь заметила в них помимо всего прочего какой-то холодный блеск, и в ней зашевелился страх.
— Как вы поступите с Мэй Шань? — спросила она.
— Ну, а как нам с ней быть? — Чэнь вытащил зубочистку из слоновой кости и стал ковырять в зубах. — Сама знает, чего заслуживает.
— Оставили бы вы её, — проговорила Сун Лянь.
Чэнь усмехнулся:
— Что заслужила, то и получит.
Весь вечер Сун Лянь не сомкнула глаз. Она просто места не находила, постоянно прислушивалась, пытаясь услышать что-нибудь из-за стены. И переживала всё это, как своё. Каждый раз, когда она задумывалась о себе самой, на всё вокруг тотчас ложилась белая пелена — ну, точь-в-точь снежная пелена за окном: вроде что-то и есть, а вроде и нет; наполовину — явная действительность, наполовину — размытая грёза. И когда около полуночи вдруг услышала, как голос Мэй Шань выводит арию из пекинской оперы, она даже ушам не поверила. Затаив дыхание, она прислушалась. Да, действительно: ночь, у Мэй Шань такая беда — а она поёт: