Гигантская древняя рыба, исполнявшая роль местного врача, астролога и шамана в одном лице, сказала, наблюдая за мытарствами Уцзина:
– Бедняга! Дурную болезнь ты подхватил. Среди людей девяносто девять из ста, заразившихся этим недугом, так и мучаются до конца жизни. Мы, речной народ, прежде о подобном и не ведали, но как начали есть людей – нет-нет да и приключается с кем-нибудь. Кто эту хворь подхватит, не может избавиться от сомнений – что бы ни случилось, постоянно вопрошает: «Почему?» Все пытается найти единственный истинный ответ, который разве что Небесный Владыка знает. Мысли эти мешают жить – оттого существа, обитающие в нашем мире, согласились о подобном не думать. Хуже всего то, что больной начинает сомневаться в себе. «Почему я считаю, что я – это я? А если я начну думать, будто я – кто-то другой? Кто я вообще?» Такие вопросы – самый опасное проявление болезни. Я гляжу, с тобой это и случилось. Увы, и лекарства, и лекари тут бессильны. Болезнь можно вылечить только своими силами. Если же не повезет, то жить тебе вечно с тяжестью на сердце.
Письменность, изобретенную людьми, обитатели реки знали давно, но привыкли относиться к ней снисходительно. Разве мертвые знаки могут передать живую мудрость? С тем же успехом можно ловить руками дым! Даже от картин куда больше толку… Таково было общее убеждение, и потому грамотность достоинством не считалась – напротив, она якобы отнимала у существа жизненную силу. Неудивительно, что многие решили: в меланхолии Уцзина виновата его способность читать.
Недоверие к письменности, однако, не распространялось на размышления как таковые. Среди тринадцати тысяч речных созданий имелось немало философов. Словарный запас их был небогат, и потому даже самые сложные и глубокие проблемы они описывали просто и бесхитростно. Каждый обустроил на дне реки кабинет для размышлений по своему вкусу, и придонные воды наполнила философская задумчивость.
Вот старая, мудрая рыба купила дом с прекрасным садом и, устроившись у залитого ярким светом окна, раздумывала о таких предметах, как вечное счастье без сожалений. Вот группа благородных рыб, собравшись под сенью прекрасных изумрудно-зеленых водорослей, играла на цитрах и восхваляла музыкальную гармонию Вселенной. Безобразный тугодум Уцзин, болезненно откровенный и не пытающийся скрывать свои глупые страдания, быстро стал среди этих мудрецов мишенью для насмешек. Например, как-то один из них, подойдя к Уцзину, с самым серьезным видом спросил: «Что есть истина?» – и, не дожидаясь ответа, прошествовал дальше широкими шагами, с язвительной ухмылкой на лице. Другой – дух рыбы-фугу, – услышав о болезни Уцзина, явился к нему с визитом. Он решил, будто причина недуга – страх смерти, и нарочно пришел позубоскалить над больным.
– Пока ты жив, смерти нет. Когда приходит смерть, нет тебя. Следовательно, и бояться нечего, – заявил гость.
Уцзин и не думал спорить: смерти он совершенно не боялся, а болезнь его проистекала из других причин. Дух фугу отправился восвояси разочарованным.
В мире речных созданий душа и тело не были разделены так четко, как в мире людей, и потому душевный недуг Уцзина вскоре стал причинять ему и сильнейшие физические страдания. Не в силах больше выносить их, он решил:
– Раз дошло до такого, обойду всех мудрецов, лекарей и астрологов в реке. Пускай будет трудно, пускай надо мной смеются – я все вытерплю! Буду у каждого просить совета – пока не услышу то, что мне поможет.
С этими словами он надел простую монашескую одежду и отправился в путь.
Зададимся вопросом: чем обитатели реки отличались от людей? Все эти существа развили какие-то из своих качеств непропорционально, до крайности – даже до безобразия, что и сделало их чудовищами и оборотнями. Кто-то был чрезвычайно прожорлив – и потому отрастил себе огромные пасть и брюхо; иные славились необыкновенным распутством – и имели соответствующие органы гигантских размеров; третьи, напротив, отрицали радости плоти, и потому их тела усохли, став миниатюрными по сравнению с гигантскими головами. Все они притом были поглощены собой, считая свой взгляд на мир единственно правильным, – и даже не догадывались, что, беседуя с другими, можно прийти к более достоверным выводам. Принять чужую точку зрения для них было невозможно – настолько были раздуты и преувеличены у каждого характерные черты. Как следствие, на дне реки Сыпучих песков, не соприкасаясь друг с другом, словно колеблемые потоком водоросли, существовали сотни философских и метафизических учений и их сторонников – то находивших радость в тихом отчаянии, то исполненных бесконечной бодрости, то вздыхавших о стремлении к недостижимому.