Сына Юйхэ выписали из больницы, и, хотя на теле у него остались шрамы, его здоровью уже ничего не угрожало и он мог нормально двигаться. Это позволило всей семье вздохнуть с облегчением.
Однако из-за необходимости платить за лечение им пришлось залезть в долги, которые нужно было постепенно возвращать. Больше их семья не включала электричество, по вечерам пробираясь в потёмках на ощупь. Они уже не покупали мыла, а для стирки использовали золу или жмых из чайных семян. Юйхэ мужественно воздерживался от вина и сигарет, сменил резиновые кеды на сандалии, кожаный пояс — на соломенный жгут, сделавшись похожим на попрошайку, целыми днями разыскивая любые способы заработать на жизнь. Он никогда раньше не бывал на скотобойне, считая это ужасно бесчеловечным, но теперь выбора не было, приходилось идти туда, чтобы помочь мужчинам забивать скот. Он никогда не осквернял могилы, ведь к покойнику нужно иметь уважение, даже если могила бесхозная и заброшенная. Однако теперь, глядя на серый камень, за который можно было выручить два цзяо[11], он не мог не взвалить его на себя и не смешаться с толпой таких же мелочных и низких людей, стремящихся к наживе. Наконец, он вместе с молодёжью ходил в горы рубить лес. Пожилой измождённый человек, из которого, казалось, уже вытянули всю кровь, продирался сквозь непроходимые заросли и бурьян, таская на себе брёвна, терпел укусы пчёл, резался ядовитой травой, мок под дождём и замерзал на ветру.
В один из дней он вдруг почувствовал, что тяжесть, сгибавшая его плечи, куда-то пропала, колени и поясница перестали болеть, всё вокруг залил солнечный свет и тело словно парит в воздухе. От этого он почти было рассмеялся. На самом же деле на глазах у своих односельчан он громко вскрикнул, споткнулся и покатился вниз с горного обрыва. Когда его нашли на дне ущелья, его лицо, глаза и уши были залиты кровью, пульса не было, тело уже начинало холодеть. «Юйхэ, дядюшка Юйхэ», — заголосили кругом.
Семья Юйхэ рыдала в голос, но от рыданий пришлось отвлечься, чтобы поскорее обмыть и переодеть покойного, иначе, если бы тело закоченело, сделать это было бы гораздо труднее. Тут же были организованы похороны — всё по правилам, но по-простому. Младшее поколение должно было стоять у гроба на коленях; на поминальный обед намеревались подать белый тофу и белую крахмальную лапшу; благовония купить у Чжэньлю — у них они самого лучшего качества; молитвенные надписи собственноручно написал господин Пэн — близкий друг покойного. Носильщики должны были пройти с гробом мимо двух прежних домов Юйхэ — покойный прожил там много времени, нужно было попрощаться с родными местами.
Когда покойного клали в гроб, сын заметил, что глаза у отца широко раскрыты, и как родственники ни старались, им так и не удавалось их полностью закрыть. Челюсти покойного были крепко сжаты, так что на лице застыла маска безудержного гнева. Если бы кто-то прошёл рядом, наверняка бы отметил его сходство с буддийским божеством, стоящим у ворот храма, с таким же яростным и гневным взором.
Люди тихонько переговаривались, обсуждая, не остались ли у покойного какие-то долги на этом свете, и только семья знала, что это значило на самом деле. Сын, стоя подле тела отца, кричал ему в ухо: «Отец! Отец, тот человек уже пришёл! Он уже извинился! Покойся с миром!..»
Взгляд, полный гнева, был всё так же устремлён в небо.
«Отец! Он прислал записку, он звонил, все это знают!..»
Деревенский староста бросился звонить по телефону в уездный центр. Цю Тяньбао, всё ещё там работавший, с ужасом узнав о случившемся сквозь жужжание и треск электрического аппарата, смутно припомнил случай, произошедший много лет тому назад. В один миг он собрался, сел на поезд, потом пересел на машину, проклиная на все лады медлительность водителя, и добрался до деревни лишь к утру.
Подойдя к гробу, он сжал руку покойного и закричал что есть мочи: «Братец Юйхэ! Прости, прости меня!»
Родные вокруг гроба рыдали в голос, следом за ними и люди, толпившиеся за дверью, начинали всхлипывать и утирать слёзы.
«Это я, Цю Тяньбао, я здесь, я пришёл просить прощения у тебя, просить прощения у твоей матушки!»
Эти слова услышали все. В этот самый миг где-то в небесах раздался раскат грома, эхом прокатившийся по горам, и на землю хлынул благодатный дождь. В ту же минуту стиснутые зубы покойного разжались, веки закрылись, с губ сорвался последний вздох, и в уголках глаз словно бы блеснула слезинка.
Кто-то украдкой улыбнулся, мол, это к добру, это хорошо, это небо плачет вместе со всеми нами.
2009