Кого он укоряет? На что ропщет? По правде говоря, он до сей поры ничего не знал об этом доме. Знал, что когда-то особняк принадлежал богатой и знатной семье, что жили здесь и мужчины, и женщины, — вот и всё. И при этом он был абсолютно уверен, что женщина, которая здесь жила, часто колола грецкие орехи и очищала их от скорлупы, вышивала и рисовала, бранилась и спорила с матерью. У неё постоянно кровоточили зубы, особенно когда она их чистила. Даже сплёвывала она кроваво-красной слюной. Он знал, что не ошибается, хотя эта уверенность не имела под собой никаких видимых оснований. Никто не мог бы разубедить его в этой упрямой вере.
Кто-то позвал Чжичжи с кухни. Он, взвалив на плечи вязанку соломы, направился к дровянику. Минуя лестницы, по которым так часто спускались и поднимались; пересекая залы, которые столько раз пересекали в прошлом; переступая через пороги, через которые переступали те, кто обитал здесь когда-то, он невольно вздрогнул, услышав протяжное, чарующее: «Угу-у…» Внимательно прислушавшись, понял, что это был не человеческий голос, а всего лишь звук крутящейся на петлях деревянной двери.
Затем он услышал, как кто-то выплёскивает воду в сарае для дров. Войдя в дверь и осмотревшись, он не увидел ни тени, ни человеческого силуэта, однако на земле и на вязанках дров явно просматривались пятна от воды. В воздухе витал аромат женского шампуня, как будто кто-то только что мыл здесь голову. Странно, очень странно, ведь сегодня здесь побывали только каменщики и плотники, среди которых совершенно точно не могло быть женщин. Как и нерях, разбрызгивающих воду в дровяном сарае.
Было ли то самое «Угу-у…» скрипом закрывающейся двери или всё-таки произнесено человеком?
«Привидение…»
Чжичжи бросил солому на землю. Все волосы, даже усы, у него встали дыбом. Он пустился бежать, то и дело оборачиваясь. Отмахав полверсты на одном дыхании, он прошмыгнул в дом у края дороги и долго сидел там на корточках под столом.
«Ох, всё же призраки, видать, существуют…»
В сельской местности то и дело происходит всякая чертовщина. Чтобы изгнать злых духов и искоренить скверну, зовут колдуна, который в обмен на приношение в виде тофу, петуха и лепёшек из клейкого риса читает специальные заклинания. Сюн Чжижэнь тайком от секретаря Хуана пригласил дедушку Сы Бо из деревни провести обряд. Проспав весь день и всю ночь и знатно пропотев, Чжичжи почувствовал себя лучше. Во всяком случае, как он ни принюхивался, никакие странные ароматы до него больше не долетали.
Работники из сельской общины начали заселяться в пустующий дом, и в столовой с каждым днём становилось всё более суматошно. Чжичжи теперь было не нужно ни рубить, ни покупать дрова.
В это время все без исключения сёла и деревни осуществляли «культурную революцию». Люди разрушали глиняные и деревянные статуи бодхисаттв, уничтожали множество журналов и книг, в том числе учебники по физике и химии, романы и сборники рассказов. Если сложить их в беспорядочную кучу возле отверстия печи, они неплохо подходили для розжига очага, чтобы готовить пищу людям и стряпать корм свиньям. Чжичжи побаивался бодхисаттв и не знал, грозит ли возмездие тем, кто сжигает их статуи. Однако, поразмыслив, он пришёл к выводу, что, раз он всего лишь выполняет приказ начальства, которое требует рубить статуи на растопку, боги вряд ли будут обвинять в этом лично Чжичжи. Решимость в нём разгоралась всё ярче, к ней прибавились смелость, воодушевление и даже некий восторг. Одним ударом он отсёк большое ухо у бодхисаттвы, другим — его полную стопу… и сам не заметил, как совершил массовое «убийство» небожителей.
В куче макулатуры Чжичжи нашёл большой лист бумаги — гладкий и твёрдый с обеих сторон; стоило похлопать по его поверхности пальцем, как бумага издавала отчётливый звук бьющегося сердца: тук-тук. Присмотревшись, Чжичжи понял, что это был большой фотопортрет женщины, которая казалась ему смутно знакомой. Он внезапно догадался, что она, должно быть, принадлежала к семье Ян. Неужто это та самая младшая дочь? Он слышал историю о ней и раньше, но в его воображении рот барышни был не таким широким, а волосы — не такими вьющимися.
Ох, и красавица. Жаль, что угол превосходной фотографии был оторван, обрезав одну из рук барышни Ян. Чжичжи порылся в куче бумаги и с лёгкостью отыскал обрезанную руку.
Поразмыслив, он забрал фотографию к себе в комнату и наклеил её на стену над бадьёй с рисом. Там уже были наклеены две рекламные афиши о мерах профилактики против насекомых-вредителей, а также новогодняя открытка с изображением небывалого урожая зерна. Теперь, когда на стене появилась фотография девушки, комната словно озарилась. Чжичжи моргнул, и ему показалось, что девушка на фотографии подмигнула ему в ответ. Он повернулся к ней спиной, и ему показалось, что его гостье нравится незаметно оглядываться но сторонам. Но стоит лишь вновь на неё взглянуть, как она возвращается в первоначальное положение и пристально смотрит на него своим неподвижным взглядом. Какой же манящий взор у этой обольстительницы! Как она может так глубоко заглядывать людям в глаза? В каком бы углу комнаты ты ни скрывался, что бы ты ни делал, она неотступно следит за тобой застывшими глазами, словно хочет что-то сказать. Странно всё это… Что она может рассказать Чжичжи? Хотя они и земляки, но никогда не были знакомы. Целыми днями он только и знает, что колет дрова, разводит огонь, ополаскивает котелки и носит воду. Два больших, полных воды ведра так натрудили его ноги, что голубые вены на них вздулись и скрутились в узелки. Из кухни всё время пропадают вещи. Вчера кто-то украл и съел целую миску тофу, предназначавшуюся для секретаря сельской общины, и тот грубо выругал Чжичжи за это.