Если бы не страх и смятение, мне нужно было бы тогда пойти с матерью и тётей на отмель, где нашёл своё последнее пристанище отец. Так у меня было бы больше доказательств того, что незнакомый мертвец на незнакомом берегу точно не мой отец.
На фотографиях, представленных полицией, были видны лишь неясные очертания лоснящегося, покрытого волдырями, опухшего трупа. Только морщины, скопившиеся в уголках глаз, были мне немного знакомы. Раздутое лицо имело мало общего с лицом отца. Все это сильно походило на фальсификацию. Старшая сестра подсказала мне, что шерстяная кофта на трупе не очень похожа на мамину работу. Пряжа у мамы была потолще. Она связала мужской жилет светло-серого, а не песочного цвета.
Я тоже помню, что пряжа была светло-серой. Куда же тогда подевалась отцовская вязаная жилетка?
Как и прежде, я ощущаю запах отца, тепло, исходящее от его мягкого живота, кислый запах пота из-под мышек и от шеи, к которому примешивался аромат антибактериального мыла «Учжоу». Отец пользовался им после бритья. Мама часто напоминала папе, чтобы он использовал его, чтобы уберечься от воспалений.
Этот запах был связан с одним воспоминанием. В тот вечер я лежал на бамбуковой кровати. Мы только вернулись с отцом с полевых работ, куда отправлялись во время каникул.
Я проснулся от приятной щекотки. Я почувствовал, что в этот момент отец отгоняет комаров веером из пальмовых листьев и легонько поглаживает мою голую спину, осторожно соскребая куски обгоревшей под солнцем кожи. То ли обращаясь к матери, то ли говоря сам с собой, он произнёс: «Малыш и впрямь вырос. Тринадцатилетний мальчик уже способен накопать сто двадцать цзиней батата. Целых сто двадцать цзиней! Я смотрел на весы, они показывали именно столько».
Я был потрясён до глубины души. Оказывается, мой отец был способен на нежность, как и все остальные отцы. Почему же обычно он надевает маску строгости, держит меня на расстоянии?
Отец продолжал: «Малыш стал лучше понимать, как надо себя вести. Сегодня во время трапезы он проявил любезность в присутствии хозяина дома, похвалил, что тот приготовил еду с особым мастерством. Мол, какое блюдо ни возьми, каждое оставляет приятное послевкусие. Ха-ха, приятное послевкусие!»
В попытке маленького школьника проявить вежливость, воплощённую в этой фразе, произнесённой от души, не было ни малейшего намёка на юмор или оригинальность. Наверное, отцу показалось, что мои старания остались без должного внимания, поэтому окольными путями тот попытался три раза напомнить о ней. Как назло, никто из присутствующих не реагировал, продолжая галдеть и наперебой обсуждать зерновые и погоду. Вероятно, он до сих пор сокрушался по этому поводу.
Я по-прежнему лежал с закрытыми глазами, притворяясь спящим и умоляя время идти медленнее. Я делал вид, что во сне нечаянно выгибаю спину и что так глубоко уснул, аж рот забыл закрыть. Я боялся, что наступит конец лёгким шершавым прикосновениям его пальцев, которые гладили мою кожу.
Я удержался, чтобы не чихнуть.
Отец был человеком осторожным и предусмотрительным даже со своими детьми. Однажды мы, ещё малыши, затаили на отца злобу за то, что он не отвёл нас на плавание, уснув в обеденное время. Чтобы наказать его, мы утащили его очки и сигареты, а на голове сплели косичку, вдобавок прицепив к ней солому. До конца не очнувшись ото сна, он сразу пошёл на работу, не поглядев на себя в зеркало. Ему точно пришлось выдержать насмешки коллег и неудобства, связанные с отсутствием очков и сигарет. Однако, вернувшись, он лишь глухо проворчал, что проделка не удалась. На этом дело и закончилось. Мы тут же осмелились показаться из-под стола и из-за шкафа.
Я помню, как однажды он упал с велосипеда по дороге домой. Правой ногой он серьёзно порезался о глиняный осколок, так что кровь хлынула фонтаном. Его тут же обступили зеваки. Лёжа на земле, отец заметил моего старшего брата, возвращающегося из школы с сумкой через плечо. Из любопытства тот протиснулся сквозь толпу. Непонятно, почему, постояв немного, брат выбрался из толпы и ушёл один, так ничего не сказав и не сделав. Чужие люди помогли отцу добраться до дома. После, когда отец втайне поделился с мамой этим происшествием, он выглядел очень опечаленным. Однако он по-прежнему любил сына, особенно ценя его талант к письму. В шумной компании, когда речь заходила о сочинениях, он скромно упоминал о сыне, о его выдающихся способностях.