Пробежав глазами бумажную полоску, хозяин обычно становился весел, ерошил себе волосы, вскинув руки, проходился по земле колесом, а потом вытаскивал из кармана странную железную коробочку и прикладывал её к губам. И раздавались звуки, чудесные, словно расцветающая заря, словно бурлящий речной поток, словно лучи солнца, пробивающиеся сквозь густые заросли, словно капли дождя, стучащие по листве… Слушая их, голубь словно замирал на месте.
Но теперь голубь уже давно не летал к деревянной хижине, не слышал прекрасных звуков из железной коробочки, бывало и так, что хозяин даже не приходил кормить его в обычное время. Телёнок, наевшись, облизывал живот матери; птенцы, утомившись, прятались под крылья ласточки-мамы; люди собирались семьями под навесами своих домов. И только он, голубь, оставался один на один с голодом и холодом.
Надо найти человека, надо обязательно его отыскать. Голубь слетел на стол, на котором оставались лишь несколько дурно пахнущих окурков да миска с объедками. Выпорхнул на улицу к большому дереву, но человека по-прежнему не было видно. Даже если бы острый голубиный взор мог пронзить облака, то и тогда, как бы широко Цзинцзин ни раскрывал глаза, он не углядел бы знакомое круглое смуглое лицо…
Это был человек, но имя у него было какое-то птичье, звали его Мацюэ[28].
После целого дня работы в коммуне от усталости у него ломило всё тело, во рту пересыхало, а мышцы лица сводило от застывшей угодливой гримасы. Нужно было успеть повсюду, и здесь, и там! От этой бесконечной суматохи кто угодно бы рехнулся. Угостить сигаретой секретаря коммуны, предложить старшине по найму выпить водки, притворяться почтительным и искренним и при этом пускать пыль в глаза. «Ищешь кого-то особенного? Му, смотри, смотри-ка, вот я могу провести боковой удар и прямо по мячу — бам! Не годится? Могу станцевать танец хунвейбинов! Нужно сыграть на губной гармонике? Починить радиоприёмник? А ещё я могу зарезать свинью, лазать по деревьям, чинить замки и изготавливать ключи». Услышав эту тираду, собеседники хохотали и качали головами.
Конечно, кое-кому из образованной молодёжи тут отдаётся явное предпочтение, им незачем лезть вон из кожи. Они тут же бегут в отделение связи звонить по междугороднему телефону начальнику управления, или спешат с доносом к руководству коммуны, или покупают еду и водку и закатывают пирушку… И все такие обходительные, непривередливые, и у каждого в рукаве найдётся пара козырей, чтоб помериться силами с конкурентами в честной, чёрт её подери, борьбе.
Он был должен, обязан нанести решающий удар. Сидя на кровати и скручивая уже четвёртую папиросу, он глубоко вздохнул и уставился на сидящего рядом голубя.
Цзинцзин никогда прежде не замечал такого взгляда и сразу же ощутил некоторое волнение.
— Славная птица, сразу видно, что из знаменитого рода, из семейства боевых голубей, чьи предки имели военные заслуги в Бельгии или Италии. Разве знатока обманешь?
Цзинцзин заворковал и ещё сильнее заволновался.
— Да не бойся, не бойся, ты людям нравишься, никто тебе ничего дурного не сделает. Может, ещё и заживёшь в изобилии…
Цзинцзин отлично понимал других голубей, в значительной степени — петухов и собак, но человеческий язык для него по-прежнему был слишком сложен. Он продолжал внимательно и осторожно наблюдать.
Хозяин коснулся его головки, пригладил перья, нащупал в деревянном ящике несколько фасолин и поднёс к его клюву… Казалось, всё было как всегда и ничего не особенного не происходило. Цзинцзин успокоился, расправил крылья и с довольным воркованием подхватил клювом первую фасолину.
Голос хозяина снова стал глухим и мрачным:
— Братец, только ты мне можешь помочь. Мне правда очень жаль, прости. Не хотел бы я с тобой расставаться, но разве ж есть другой путь? Ты ему нравишься, моё единственное сокровище. Этот старый ублюдок, вонючий сукин сын, кто бы мог подумать, что он тоже интересуется почтовыми голубями и что ты ему приглянешься… Что скажешь?
Друзья всегда расстаются, не обвиняй меня, ступай с миром к этому ублюдку. Я тебя всю жизнь помнить буду. Если ты поможешь мне в этот раз, то станешь моим великим благодетелем, главным спасителем, я за тебя каждый день молиться буду…
Он сел, скрестив ноги, сложил руки и закрыл глаза.
— Небесные духи, земные духи, благословите моего брата в добрый путь, да минуют его беды и болезни, о Амитабха[29]…