— Дядюшка? А, знаю, знаю. — Женщина смерила меня взглядом двух ярко-красных трещин. — Раньше была такой очаровательной девчушкой. В тот год в семье Мо умер второй сын, и кто-то сказал, что это она извела его колдовством. Тогда открыли храм предков и устроили родовой суд, принуждая твоего дедушку развести огонь и сжечь её живьём. Ай-яй, какое мучение!
— Матушка, вы, наверное, перепутали, то была не моя тётя…
— A-а, тогда сестрица из Иньцзядуна?
— Да, из Иньцзядуна.
— Шу Сюй, что ли?
— Да, Шу Сюй.
— Её тоже знаю. Кто же её не знает? То-то я смотрю, вы чем-то похожи. Она небось в год Гэн-шэнь[39] родилась, младше меня всего на месяц. Её муж разве не тот бандит Ли? На всю голову стукнутый, и играл, и по женщинам таскался, ездил верхом и любил курить ту штуку… — Она оттопырила большой палец и мизинец, вероятно изображая курение опиума. — В начале года приезжал его браг, говорят, что из Цзючжоу, искал их старый дом. Я его на улице видела.
Я вгляделся в алые трещины, в которых как будто вовсе не было глазных яблок, зато были заметны дакриоцистит, конъюнктивит и какая-то дымная муть, выжженная солнцем… Может, это прожитые годы сожгли её глаза?
— И с детьми у неё не сложилось. Когда рожала твоего двоюродного брата, ребёнок не шёл. В ту пору тут не было ни лекаря, ни больницы, поэтому обратились к маньчжуру, он распорол ей живот кухонным ножом, как свиней режут. Жаль, ребёнка так и не удалось спасти. Ох, и рыдала же она, кричала так, что небо и земля почернели, вот так и оглохла…
— Вот как?
— Она всё ещё в Чанше?
— Да, всё ещё там.
— Счастливая! Жаль только, что никого у неё нет, так говорят.
— Она вышла на пенсию и хотела приехать сюда пожить.
— Родного дома уже нет, зачем ей возвращаться? Да и детей у неё нет, не вернуться ей уже, не вернуться. — Тихонько вздохнув, она вытерла глаза.
Только потом я понял, что местные очень серьёзно относятся к деторождению, не оставившая потомства женщина даже после смерти не может быть похоронена в родной земле, чтобы не опозориться перед предками и не нарушить фэншуй. Поэтому ещё перед зачатием ребёнка они, раздевшись догола, валялись на земле, так как, по преданию, южный ветер помогал им забеременеть. А ещё часто ели пчелиные соты и мух, используя самых плодовитых насекомых в качестве волшебного снадобья для повышения фертильности. Если эти способы не помогали, опозоренная женщина либо кончала жизнь самоубийством, либо уезжала подальше от родных мест. Вероятно, в своё время тётушка устроилась работать в город няней из-за бесконечных пересудов о причинах её бездетности.
Паром уже вплывал под сень деревьев. Судно накренилось, звякнул якорь, послышались шаги пассажиров, сходивших с палубы на берег. Несколько женщин с бамбуковыми корзинами за спиной неожиданно залились смехом, не знаю, что их так позабавило. Я представил, как она начала свой далёкий путь на том же пароме, видела водную рябь, водоросли, отражения, а ещё блестящую гальку — разноцветные яйца, которые тысячелетиями рождает речной поток.
2
У Лао Хэй тоже не было потомства, неужели она также могла покончить жизнь самоубийством или уехать в далёкие места, покинув родину? Конечно же нет. Она может родить, сама об этом заявляла. С лёгкостью родит целый выводок, белых ли, чёрных ли, — проще простого. И, чтобы доказать это своей свекрови, в прошлом году одним махом забеременела, а потом пошла в больницу и за одну процедуру избавилась от ребёнка, рассказывая об этом как о забаве.
У свекрови от ярости чуть кровь горлом не пошла.
Муж, рассвирепев, полез в драку, а потом подал на развод.
Она и рассталась с ним играючи. С её слов, разве можно считаться женщиной, если раз пять не разведёшься? Разве не зря проживёшь свою жизнь? Раньше она щеголяла в военной форме, теперь, шагая в ногу со временем, увлеклась видеокассетами и диско, косметикой, выдержанным алкоголем и дорогим табаком. С ног до головы одевалась в иностранные диковинки, никакой отечественный товар не привлекал её внимания. Её тело, сверху поддержанное бюстгальтером известной фирмы, снизу обтянутое дорогими заграничными джинсами, заметно вырастало в цене, а длинные ноги — «цок, цок» — рвались вперёд, будто намереваясь взобраться на облака и взлететь. Такой женщине, конечно, можно было махнуть тощей, как у ведьмы, рукой и, самодовольно выпятив подбородок, бросить: «Избавилась, а что?»
Ясное дело, она не хотела иметь ничего общего с этой штукой в животе. А как иначе смогла бы она протанцевать чуть ли не сорок часов диско, а потом проспать три дня? Или пить, пока не затрещит голова и не распухнет мозг, а потом среди ночи позвать какого угодно мужчину, чтобы вместе выйти прогуляться? Позволила бы себе за рулём мотоцикла сбить полицейского и сбежать как ни в чём не бывало? Могла бы, зажав сигарету в зубах, во что бы то ни стало побеждать в любом споре с мужчинами? Или свести с ума застенчивого юнца и выжившего из ума старика, а потом, получив от них стопку банкнот, подняться на утёс или этаж повыше и изорвать их в мелкие клочья, наблюдая, как эти кусочки кружатся над бескрайней землёй, издавая торжествующие вопли?
39
Год Белой Обезьяны (57-й год 60-летнего цикла китайского календаря). Пришёлся в том числе на 1920 г.