Вытянув руку, я не смог разглядеть своих пальцев, и, когда прикрывал за собой дверь, тётя Чжэнь ещё сладко спала.
На самом деле не было необходимости идти на ярмарку так рано — ни мясник, ни продавец жареных блинов точно ещё не пришли, — но мне всегда казалось, что следует выходить пораньше, чтобы пройтись по залитой луной горной дороге и первым увидеть солнце.
Осторожно ступая, я вышел на ярмарочную площадь и в темноте будто натолкнулся на что-то, наверное, это был корень или стойка навеса. Вытаращив глаза, я вглядывался, пока наконец не разглядел заходящую луну и вставший чёрным лесом край берега — это, конечно же, была гряда изогнутых крыш городских домов.
Почему-то до сих пор не было видно огней, не было слышно ни крика петуха, ни лая собак, ни скрипа открываемых дверей — неужто ещё глубокая ночь? Часы меня обманули? Я встряхнул их, перевёл дух и продолжил пробираться вперёд. Неожиданно моя нога наступила на что-то мягкое. За короткий миг, понадобившийся мне, чтобы отдёрнуть ногу, я успел почувствовать мясистость плоти какого-то существа и приготовился бежать, испугавшись змеи. Я отпрянул назад, но вторая моя нога тоже наступила на что-то мягкое, и это нечто, очевидно с перепугу, трепыхаясь, вырвалось из-под моей подошвы и стало карабкаться вверх по штанине. Цепкие коготки уже добрались до моего пояса, когда я в спешке стряхнул его с себя, и только тогда оно с писком вернулось во тьму. Я замер от страха, по спине пробежал холодок, ноги стали ватными, не было и речи о том, чтобы двинуться дальше.
Задержав дыхание, я внимательно прислушался и услышал неясный звук, доносившийся волнами с поверхности земли. Посмотрел вниз и увидел клубящиеся чёрные тени. Господи, да это мыши! Столько мышей! Сотни мышей мчатся стройными рядами!
Внезапно я вспомнил, что несколько дней назад в деревню приходили люди с нивелирами на треногах и с суетливой поспешностью производили какие-то замеры позади деревни, потом ещё созвали общее собрание и расспрашивали, не замечал ли кто-нибудь, чтобы курицы взлетали на деревья, вода в колодцах поднималась или другие необыкновенные знамения. Наряду с этим они настойчиво советовали жителям определить единый сигнал тревоги, установить посменное ночное дежурство, а тем, кто проживал в кирпичных домах, временно переселиться в деревянные, после чего все наперебой стали обсуждать землетрясение. Неужели это оно начинается? Иначе с чего бы столько мышей покинули свои норы? Неужто они предчувствуют назревающее под толщей земли бурное сражение?
Лишь много позже я вспомнил, что тётушка предсказывала это землетрясение. Ещё при жизни она частенько жаловалась на головокружение и приговаривала: «Земля двигается, и горы качаются», — конечно же, это был намёк на землетрясение. Теперь её уже не стало. На её похоронах петарды взрывались с громким хлопком, расцветая в небе недолговечными золотыми цветами; казалось, они изрешетили весь белый свет, разнеся повсюду запах гари. Напев соны тяжело поднимался и так же тяжело падал, омывая неосязаемую пустоту вокруг меня, смешиваясь с дрожащими солнечными лучами. Музыкантами были несколько мужчин: один — горбатый, другой — слепой, третий — колченогий; их лица оставались бесстрастными, глаза были направлены то ли на камни под ногами, то ли на травы у дороги; они полностью погрузились в себя и даже не глядели друг на друга. И только услышав призыв ударных, они все как один словно с облегчением облизнули губы, надули щёки и, подняв инструменты, последовали за раскачивающимся впереди гробом, за хлопающим на ветру ритуальным флагом. Втянув головы в плечи, они стали подниматься в гору, оставляя на рапсовом поле вмятины своих следов. Что интересно, под гроб тётушки был подложен толстый слой мышиных трупиков, точно таких же, какие я позже увидел на улице посёлка, — не знаю, данью какой традиции это было.
Землетрясение? Я наконец обнаружил, что мой рот не издавал ни единого звука. Ущипнул себя за руку — может, это сон? Увидел, что все двери в посёлке закрыты наглухо и никто не слышит моих криков. Только у самого дальнего дома горел одинокий фонарь. Не знаю, была ли это школа или, может быть, местная управа. Моё беспокойство достигло предела, я слышал, как усиливается волна писка, видел, как стаи мышей выбегают из дверных щелей, покидают дупла деревьев, выскакивают из переулков и огородов и, слившись в единый поток, покрывающий всю улицу, прыгают и скачут, поднимаясь и опускаясь чёрными волнами. Не было никакой возможности разминуться с ними. Я шёл, и каждый мой шаг приходился на мягкую, скользкую мышь. Казалось, будто я ступаю по раскачивающемуся хлопковому матрасу или по распадающейся гнилой древесине. Как бы я ни прыгал и ни выбирал, куда поставить ногу, я не мог найти устойчивого места. Ещё более странным было то, что мыши под моими ногами не кричали, не нападали в ответ, а лишь изо всех сил выворачивались из-под моих подошв и продолжали свой суматошный забег. В худшем случае они теряли ориентацию, обегали круг по моей спине или плечам, а потом спрыгивали и бросались догонять свою стаю. Плечом к плечу они бесстрашно неслись вперёд, строго придерживаясь одного только им известного плана.