— Сон плохой снился?
— Ага, — кивнул я, — С крепким мужиком дрался, он на меня кричал, а я его бил ножом.
— А из-за чего дрались-то хоть?
— Не знаю, — вздохнул я.
— А что он кричал?
— Говорил, что я драться не умею и удар у меня слабый.
Мама задумчиво покачала головой и с грустью в голосе произнесла:
— Ой, не к добру это! — Так она говорила всякий раз, когда я рассказывал о плохих снах.
— Сколько уж их снилось, а ничего не происходит, — оптимистичным тоном ответил я матери и принялся за кашу.
Закончив завтрак, я собрал своё нехитрое снаряжение и отправился к реке, размышляя о своей скучной жизни — здесь у меня постоянно был день сурка с небольшими вариациями. Но летом ещё жить можно, а вот зимой вообще тоска…
Дойдя в раздумьях до реки, я, по обыкновению, убедился, что верши полны рыбы, а затем приступил к добыче жемчуга. Примерно через час работы, осмотревшись по сторонам, я увидел лодки, медленно поднимавшиеся против течения. До них было ещё далеко, поэтому я спокойно собрал в туес выброшенные на берег раковины и в среднем темпе потрусил к лесу. Ширина пойменного луга здесь была около трехсот метров, поэтому уже через пару минут я скрылся за деревьями и продолжил наблюдение. Вообще лодки я здесь видел почти каждый день — это могли быть, как относительно мирные торговцы, так и людоловы, которых с каждым годом становилось всё больше.
Наше племя ведь существовало не в вакууме — сравнительно недалеко были и другие славянские племена, с которыми мы поддерживали как торговые, так и матримониальные отношения — менялись невестами. Кроме того, как я уже упоминал, мы довольно тесно общались с голядью. А раз в году, после сбора урожая, к нам приплывал торговый караван Торопа — купца из Харевы. Поэтому сведения о происходящем в окружающем мире до нас исправно доходили, и мы знали, что людоловов с каждым годом становится всё больше. Этим безнравственным бизнесом промышляют как ляхи, которые добираются до Днепра по Припяти, так и некоторые древляне, живущие в лесах вдоль Днепровского правобережья, да и некоторые представители других племен тоже этим промыслом не брезговали, хотя на словах работорговлю все осуждали. Объяснялся этот факт довольно просто — в славянских поселениях нижнего течения Днепра можно было продать раба за сумму от одного до пяти золотых в зависимости от его пола, здоровья и возраста, в Корсуни (Херсонесе) эта сумма вырастала раза в три, а в Царьграде (Константинополе) раб-славянин стоил еще в два раза дороже. Вот такая арифметика. А ведь по местным ценам и доходам — даже один золотой солид уже немалая сумма. К примеру, Тороп за две выделанных куньих шкуры платил одну серебряную монету, которых за солид надо отдать двенадцать, а при торговле с соседними племенами молодая здоровая крова оценивалась в пять-шесть серебряных монет, хотя оплата производилась обычно товарами. Весь мой спрятанный в тайнике жемчуг, на сбор которого я потратил полтора сезона, по моим прикидкам, мог стоить около одного солида в тех ценах, что давал Тороп, хотя, разумеется, этот купец обманывал нас нещадно. Так что рабы были были весьма ценным товаром, а никаких общественных и государственных механизмов, способных надежно защитить от этого порочного промысла не существовало. Племена, живущие в этих местах, были малочисленны и разрознены, и, хотя философия миролюбов не была распространенной, местные славяне в своем большинстве были недостаточно сильны, чтобы противостоять неожиданным набегам хорошо вооруженных отрядов людоловов. Такая вот печальная ситуация.
Укрывшись за деревьями, я сел на поваленное бревно и в течении получаса наблюдал за лодками, медленно поднимающимися против течения. Всего лодок было пять и в каждой из них находилось по шесть человек, трое из которых работали на веслах, а остальные, будучи отдыхающей сменой, внимательно осматривали берега реки.
Когда лодочный караван скрылся из вида, я не стал сразу покидать своё укрытие — сначала вскрыл собранные раковины, потом сходил к роднику за водой, достал из котомки лепешку и съел её, поглядывая по сторонам — теоретически людоловы могли за поворотом реки высадить десант, чтобы попытаться поймать меня. Хотя вряд ли они будут так заморачиваться из-за одного пацаненка. Поев и понаблюдав за окрестностями в течении получаса, я решил всё-таки вернуться к реке, прихватив на всякий случай всё своё вооружение — костяной и железный ножи, копьё и лук со стрелами.