Дом явно был из тех, что подверглись обычной перепланировке с целью облагораживания: стену между гостиной и прихожей снесли, дубовые половицы отшлифовали, покрыли лаком и застелили паласом. Мебель, похоже, была от Джона Льюиса — дорогая, удобная, но очень унылая. К традиционно большому плазменному телевизору подключили спутниковую тарелку и блюрэй-плеер. На ближайших полках вместо книг стояли DVD-диски. Над камином — то есть над тем местом, где был бы камин, если бы его в прошлом веке не заложили случайно кирпичом, — висела репродукция Моне.
— В каких отношениях вы были с мистером Уилкинсоном? — спросил я.
— Он был моим любовником, — ответила она.
Магнитофон марки «Хитачи» был дорогой, но бестолковый: транзисторный и читал исключительно CD-диски, никакого МРЗ-плеера. Рядом стояла пара стеллажей с дисками — Уэс Монтгомери, Дэви Редмен, Стэн Гете и разные хиты девяностых.
— Сочувствую вашему горю, — сказал я. — Но, если можно, я задам вам несколько вопросов.
— Это так необходимо, констебль?
— Мы всегда ведем расследование, если обстоятельства и причина смерти неясны, — сказал я.
По правде говоря, мы, то есть полиция, обычно начинаем расследование только в том случае, если налицо явное правонарушение или же если Министерство внутренних дел внезапно дает установку заострить внимание на каком-нибудь громком преступлении в ущерб текущим делам.
— А разве они неясны? — спросила Симона. — Я так поняла, у бедного Сайреса случился сердечный приступ. — Она опустилась на пастельно-голубой диван и жестом пригласила меня сесть в такое же кресло напротив. — Разве не это называют естественной смертью? — Ее глаза заблестели от слез, и она вытерла их тыльной стороной руки. — Извините, констебль.
Я попросил ее называть меня по имени — чего ни в коем случае не следует делать на данной стадии расследования. Я прямо-таки слышал, как Лесли на побережье Уэссекса ругает меня на чем свет стоит. Впрочем, чаю мне Симона не предложила — должно быть, сегодня не мой день, подумал я.
— Спасибо, Питер, — улыбнулась она. — Можете спрашивать.
— Сайрес был музыкантом?
— Он играл на альт-саксофоне.
— Джаз?
Снова слабая улыбка.
— А что, существует какая-то другая музыка?
— Ладовый, би-боп или мейнстрим? — уточнил я, слегка кичась своими познаниями.
— Кул Западного побережья, — ответила она, — но, впрочем, мог поиграть и хард-боп, когда было надо.
— А вы тоже играете?
— О господи, конечно, нет, — сказала она. — Я ни за что не стану мучить публику своей абсолютной бездарностью. Всегда надо понимать, что ты можешь, а что — нет. Но я хороший слушатель, Сайрес это очень ценил.
— А в тот вечер вы слушали его выступление?
— Разумеется, — ответила она. — Сидела в первом ряду, «Вкус к жизни» — совсем маленький клуб, в таких нетрудно найти место рядом со сценой. Они играли «Полуночное солнце», потом Сайрес закончил свое соло и вдруг сел за пульт. Я подумала, ему стало жарко, но потом он стал заваливаться набок, и мы поняли, что что-то с ним не так.
Она умолкла и отвела взгляд. Сжала кулаки. Чтобы отвлечь ее, я задал несколько официальных вопросов: помнит ли она, когда точно он потерял сознание, кто вызвал скорую и была ли она с ним рядом все это время.
Ответы я записал в блокнот.
— Я хотела поехать с ним на скорой, правда хотела, но его унесли так быстро, что я даже опомниться не успела. Потом Джимми подбросил меня до больницы, но, когда мы приехали, было уже поздно.
— Джимми? — переспросил я.
— Это их барабанщик. Очень хороший человек. По-моему, шотландец.
— Можете назвать его полное имя?
— Нет, наверное, — сказала Симона. — Какой ужас. Для меня он всегда был просто Джимми-барабанщик.
Я спросил, кто еще играл с ними в группе, и она смогла припомнить только, что бас-гитариста зовут Макс, а пианиста — Дэнни.
— Вы, вероятно, считаете меня ужасно черствой, — сказала она. — Конечно же, я должна знать, как их зовут. Но сейчас попросту не могу вспомнить. Может быть, из-за смерти Сайреса у меня просто нервное потрясение.
Я спросил, не страдал ли Сайрес в последнее время от каких-либо заболеваний, не испытывал ли недомогания. Она сказала, что нет. Не смогла она и назвать имя его лечащего врача, но сказала, что, если это важно, она покопается в его документах и найдет. Я сделал пометку: попросить доктора Валида поискать эти данные.
На этом я решил, что задал достаточно вопросов, чтобы скрыть истинную причину своего визита. И самым непринужденным тоном попросил разрешения осмотреть остальную часть дома.