«Сегодня вечером показываем снежную лавину» — гласит афиша на таитянском и французском языках, рекламирующая один из кинофильмов. Для людей, никогда не видевших снега, перспектива посмотреть снег очень заманчива, само действие фильма — дело второстепенное. «Наша картина идет уже третий день, в этом что-то есть» — расхваливает фильм киноафиша. Ибо на этом островке шедевры кинематографии демонстрируются самое большое два дня…
Все началось с птичек
Я живу в Макатеа у местного дантиста. Он здесь один в радиусе 200 километров. Работы у него невпроворот, страдающих сильной болью или заслуживающих особого отношения пациентов он принимает в пять утра, когда еще совсем темно и довольно прохладно. «Тогда я не устану, и вы не устанете», — поясняет он.
На здешнем образном наречии, кстати заметно отличающемся от таитянского, дантиста господина Жен-нэ называют «человеком, который сперва делает плохо, а потом хорошо». Чтобы не было недоразумений, у него на вывеске красуется изображение зуба с корнем. В те дни, когда причаливает пароход с Таити, дантист работает с особой спешкой. Здесь нет зубного техника, и все заказы на протезы приходится отправлять на Таити.
Господин Женнэ давно уже уехал из Франции, странствовал по Африке и в конце концов осел навсегда в Полинезии. С Таити он привез темнокожую девушку, имеет от нее сына. Господин Женнэ не собирается возвращаться во Францию или в Европу. Он ест местные блюда и только в честь гостя ставит на стол французские вина и более крепкие напитки.
Дантист из Макатеа просит рассказать ему о Польше. Вскоре после окончания войны, демобилизованный, Женнэ побывал в Польше с молодежной делегацией. Теперь он узнает, что не все поляки пьют водку к завтраку и что с 1945 года кое-что в Польше изменилось. Что гостиницы не охраняются часовыми с автоматами, что Варшава отстроена. Господин Женнэ интеллигентный жизнерадостный человек, но газеты он читает редко. Пресса из Франции поступает нерегулярно, таитянская печать вести из Европы сообщает петитом, в сокращенном виде.
Один из директоров Французского общества фосфатов Океании тоже был в Польше. Правда, он ездил туда не по собственной воле — его привезли в концентрационный лагерь. В лагере ему разрешили оставить при себе часы, и он умеет красиво спросить по-польски, который час, и отвечает, правильно называя цифры. Как настоящий француз, он произносит без ошибок «прекрасная паненка». Очень странно увидеть на другом конце света, как этакий пожилой господин с животиком, в белых шортах и сетчатой рубашке, поминутно вытирая пот со лба, произносит фразы из репертуара местечковых донжуанов с берегов Вислы.
Макатеа насчитывает 2,5 тысячи жителей — 90 процентов из них находится в непосредственной зависимости от Французского общества фосфатов Океании.
Я познакомился, пожалуй, со всеми белыми на острове. Прежде всего, разумеется, с местными силами жандармерии количеством в три человека. Меня торжественно пригласили на жандармский пост, и сам шеф — страничка за страничкой — листал мой паспорт. На островках Океании властям очень редко попадает в руки настоящий паспорт «оттуда». Шеф дольше всего задержался на странице, где власти из самого Папеэте выражали свое согласие на мое свободное передвижение по Полинезии. Шеф вздохнул и отдал мне паспорт на глазах двух своих подчиненных, внимательно следивших за проверкой. Он расстегнул воротник рубахи, взмахнул несколько раз пальмовым листом, точно веером, и обратился ко мне:
— Весьма сожалею, но у нас нет оснований арестовать вас…
— Мне очень неприятно, что я вас подвел, — ответил я и поинтересовался, почему шеф хотел видеть меня за решеткой; он не производил впечатления кровожадного.