Папа одобрительно крякнул, сам подтянулся, сказал:
— Молодец! К собственному торжеству готов?
— Так точно! — ещё веселее щёлкнул каблуками Парамонов.
— Тогда приступим к вручению подарка…
Но сказать-то папа про подарок сказал, а в руках у папы не было ничего.
Он обернулся туда, где на стенде с красной надписью «НАШИ ЛУЧШИЕ ЛЮДИ» блестели глянцем в тонких рамочках фотографии бойцов. С одной из них смотрел и сам сержант Парамонов. Он стоял там во весь рост с оружием в руках у своего вездехода, а вернее, как подумала Таня, везделёта. И сразу было видно, что он вот-вот готов отправиться на какое-то очень ответственное задание, — такой там был у Парамонова вид.
Фотография была замечательной, и папа, взглянув на неё, тоже сказал:
— Замечательно.
Но — вдруг стал фотографию из рамочки вынимать, с почётного места снимать.
У сержанта Парамонова, у того Парамонова, который стоял рядом с товарищами, сделались большими глаза.
Товарищи загудели:
— Что такое? Надо бы наоборот его фотографию сегодня чем-нибудь украсить…
А папа засмеялся:
— Я наоборот и делаю.
Он фотографию снял, перевернул, положил на стол, вынул из кармана авторучку, принялся на белой стороне аккуратно писать и, не торопясь, повторять вслух: «У-ва-жа-е-ма-я Ан-на Три-фо-нов-на!»
Поставил восклицательный знак, полюбовался и, как бы чуть самим собой гордясь, спросил у Парамонова:
— Правильно я запомнил имя твоей дорогой матушки? Не ошибся?
— Так точно! Не ошиблись! — всё ещё в сильном недоумении ответил Парамонов.
А папа написал на фотографии ещё и полное имя Парамонова-отца и снова спросил: «Так ли?», а затем громко прочитал всё, что теперь вышло.
А вышло вот что:
«Уважаемая Анна Трифоновна!
Уважаемый Сергей Алексеевич!
Спасибо Вам за то, что воспитали такого хорошего сына. Ваш Николай — пример для всей нашей заставы, и эту фотографию мы посылаем Вам в день его двадцатилетия!
Начальник заставы И. Крутов»
А ещё папа приписал слово — «Комсорг», оглянулся:
— Если комсорг согласен, пусть тоже поставит свою подпись.
— Конечно, согласен! Вместе всё придумывали! — отозвался не кто иной как ефрейтор Вася Полухин и с превеликим удовольствием поставил рядом с папиной подписью свой росчерк-завитушку. Поставил, сказал Парамонову:
— Вот подарок тебе, Парамоша, так подарок! В родной деревне увидят! Но ты не беспокойся и за доску Почёта… Под рамку мы с тебя закажем новое фото и опять туда поместим.
— Да я и не беспокоюсь… — растерянно-радостно топтался, не знал, что больше сказать, Парамонов. — Да я и не беспокоюсь…
БАЛ
И тут грянул бал. Точнее, сначала не грянул, а наплыл на всех в виде большого-пребольшого сладкого пирога.
Но прежде чем пирог появился, произошло ещё одно очень важное событие.
Когда Вася побежал на кухню за именинным пирогом, то он позвал себе на подмогу и Таню с мамой. И они, как на кухню пришли да как пирог увидели, так мама сразу принялась Васю хвалить.
Пирог был румяный, круглый, размером с хорошее колесо. А по всему кругу — сахарные вишенки, числом ровно двадцать штук.
Пересчитав вишенки, мама похвалила Васю ещё раз, а вот Таня вдохнула ванильный запах, посмотрела на пирог, на его поджаристую, но пустую середину, и решительно сказала:
— Хорошо, но можно сделать ещё лучше. Я — сейчас!
И она было повернулась к двери, да мама заступила дорогу. И тогда Таня стала поспешно объяснять:
— Вот здесь-то и пригодятся наши сгущённые сливки. На пустой середине, на пироге, этими сливками можно нарисовать что-нибудь такое же, что мы рисовали в день рождения твой и мой.
— Верно! — спохватилась мама, а Вася тоже сказал: «Идея подходящая!», и так как на дворе было темно, то в командирский домик за голубой банкой слетал сам.
Потом они тонкое донце проткнули и тягучими сливками на пироге изобразили белый цветок. А в серёдке цветка косо, но зато вкусно вывели КОЛЯ.
В таком вот ещё более чудесном виде пирог и вплыл в столовую на широкой доске. Папа и бойцы сразу встали, захлопали в ладоши. А сам Парамонов пожал Васе руку, пожал Тане руку и лишь маме пожать руку постеснялся.
Когда же бойцы пирога отведали, когда опять захлопали Васе, то счастливый Вася разошёлся совсем: