- Вы сказали, у меня есть мотив, но нет алиби? Все как раз наоборот. Мотива у меня нет, а алиби, как раз есть… только совсем другое! Вы позвольте мне выйти на минуту из комнаты?
- А какая у меня гарантия, что вы не застрелитесь? – осведомился Штольман.
- Вот уж чего я точно не намерен делать, - усмехнулся Рощин. – Софи?
- Сейчас, - кивнула девушка и вышла из комнаты.
- Сейчас, сейчас, - эхом повторил за ней Георгий.
- Что это значит, Жорж? – властно потребовала ответа м-м Рощина.
- Присоединяюсь к вопросу, - заметил Штольман.
- А это значит, что сейчас будет большой семейный скандал, которого я так хотел избежать, - вздохнул Георгий, - но делать мне нечего. – Иди сюда, Софи, - обратился он к вошедшей в комнату девушке, и, взяв из ее руки какой-то документ, молча передал его Штольману.
- Так вот оно что, - пробормотал Штольман, пробежав бумагу глазами. – Вы что же – заранее знали о завещании?
- Что это?! – громовым голосом возопила м-м Рощина.
- Свидетельство о браке, - спокойно отвечал Штольман, - между вашим сыном Георгием и мадам Софьей Рощиной, урожденной Калиткиной… Брак заключен за полторы недели до оглашения завещания…
- Змея… змея! – потрясенно шипела м-м Рощина, - а ты… дрянной, пропащий мальчишка… я лишу тебя наследства! Запомни это!
После чего в сильнейшем гневе кинулась прочь из комнаты – видимо, в спешном порядке переписывать завещание.
Проводив ее взглядом, Штольман заметил ошеломленное выражение на резко побледневшем лице Варвары.
- Ну - полагаю, что теперь, получив наследство от тетушки, вы и ваша супруга точно не будете голодать, - заметил Штольман. – так вы и впрямь не знали о завещании, г-н Рощин?
- Да ни о чем я не знал и знать не мог, - спокойно, хотя и с некоторой досадою отвечал Георгий. – Но даже если бы и знал… откуда же мне знать, что тетушка решит уйти в мир иной именно сейчас? Просто мы с Софи с детства знали, что будем вместе, я и в мыслях никогда не имел – жениться на другой женщине… Ну, однолюб я, понимаете? Ну, а матушка моя, как вы сами видели, была иного мнения. Софи бесприданница, а матушка желала для меня выгодной партии. Но недавно я получил звание капитана и решил – хватит ждать! Жалованья моего капитанского хватит, чтобы прокормить семью. Я приехал, и через два дня мы с Софи тайно повенчались. Я собирался уехать с ней, ничего не объясняя, оставив лишь записку и избавив себя и Софи от унизительной сцены. Вы, может, сочтете это за трусость, - проговорил он, твердо глядя Штольману прямо в глаза, - но поймите… есть такие чувства, слишком хрупкие, чистые, чтобы позволять … позволять людям до них дотрагиваться… Чтобы имя моей Софи произносили со злобой… Ее имя, вы понимаете?
Ну вот – мы и поженились тайно… Кто же знал, что моя женитьба, которую многие сочли бы безрассудной, принесет мне состояние и, впридачу, избавит от обвинения в покушении на убийство? Вот уж воистину, неисповедимы пути господни…
А что до алиби, - Георгий усмехнулся, - да, в тот вечер с десяти часов и до самого утра я был в своей комнате вместе со своей законной женой! Надеюсь, вы не сочтете это предосудительным?
- Никоим образом, - подтвердил Штольман, пытаясь скрыть улыбку. – Но, последний вопрос, если позволите…
- Да?
- Ваш брат сказал мне сегодня, что после оглашения завещания вы с ним о чем-то говорили, но отказался сообщить содержание беседы, заверив, что мне лучше спросить об этом у вас…
- Серж умеет хранить чужие тайны, - улыбнулся Георгий, - но теперь, когда уже все тайное стало явным… Видите ли, Серж знал о моих чувствах к Софи – так же, как и то, что матушка обещала оставить меня без гроша, если я женюсь на ней. И, после оглашения завещания, великодушно предложил мне… уступить дорогу – пусть я женюсь первым, и тогда наследство отойдет мне. Он ведь не знал, что мы с Софи уже женаты. Я отвечал, что не могу взять все - было бы справедливо поделить наследство пополам, истинно по-братски. Он отвечал, что в таком случае он женится на Элен, войдет в права наследования и уступит половину мне. Я же отвечал, что тронут его великодушием, и сделал ответный реверанс, сообщив, что уже женат, но, получив наследство, половину отпишу ему. Со стороны, наверное, это выглядело весьма смешно. Мы упражнялись в великодушии, напоминая Бобчинского и Добчинского, каждый из которых пытался уступить другому право первым пройти в дверь…
- Однако приятно видеть в наше время такое бескорыстие, - не без иронии заметил Штольман.
- Да какое там бескорыстие – чистый эгоизм, - возразил Георгий, - по крайней мере с моей стороны.
- То есть? – поднял брови Штольман.
Георгий помолчал.
- Г-н Штольман, спросил он, - бывали ли в вашей жизни такие минуты, когда вас предавали буквально все? Одни отворачивались, другие отшатывались в страхе… и только избранные оставались на вашей стороне.
- Бывало и такое, - согласился Штольман, вспоминая некий зимний вечер и скромный номер затонской гостиницы.
- Тогда вы поймете меня. Брат и Софи – больше у меня никого на свете нет. Это мне судьба однажды хорошо показала… а таких людей надо очень беречь и не оскорблять их чувства… жадностью!
«Все это очень мило, - размышлял Штольман, покидая дом Рощиных, - осталось выяснить только одно: кто же стрелял, в конце то концов?»