— Что?! — изумленно воскликнул граф.
— Ничего! — игриво подмигнул я. — Знаем-знаем!
— Но я не понимаю вас, дорогой друг…
— А чего здесь непонятного, синьор Казанова? — Я снова тихонечко икнул. — Так что мне остается только от всей души вас поздравить.
— Но с чем?!
— Ладно-ладно! — Сейчас я казался себе самым проницательным и хитроумным гостем в мире. — С чем! Ну разумеется, с выбором. Да, должен признать, вкус у вас отменный, я сам не смог бы найти для вас лучшей будущей графини.
(Каюсь, тут я, видимо, все-таки несколько переборщил, но каяться в задний след, увы, всегда просто.)
— Графини?! — побледнев, с неподдельным ужасом вскричал мой бедный приятель.
— Ну да, графини, — подтвердил я и великодушно добавил: — Желаю вам всего самого наилучшего, и будьте счастливы! Правда, для этого, мне кажется, вам все же, наверное, потребуется сбросить, как это говорят, покровы тайны с вашей нежной страсти. А чего тянуть-то? — с пафосом промычал я. — Рано или поздно это ведь все равно должно было случиться.
— Что? Что должно было случиться?! — Граф в отчаяньи схватился за голову, а я обнял его ласково и сердечно.
— Ну, это, — сказал я. — Женитьба и прочее в том же духе. А потом, ваша светлость, теперь уже совсем скоро, пойдут дети, и все они тоже рано или поздно станут сперва маленькими, а после и большими графами и графинями…
Я не довел до эффектного конца свою проникновенную речь, потому что увидел вдруг его глаза. То были глаза безумца.
Сообразив наконец, что, похоже, действительно перегнул палку, я осекся. А граф тихо спросил:
— Надеюсь, вы можете объяснить, что кроется за вашими словами и откуда вы вообще взяли все то, о чем говорили с таким пылом и жаром?
Его странный тон, признаюсь, несколько остудил мои и в самом деле разгоряченные в тот момент мозги, и я вдруг почувствовал, что действие проклятого коварного вина понемногу улетучивается.
— Могу, — насупился я и прямо тут же, на лестнице, рассказал своему другу о двух встречах в темных закоулках замка с таинственной прекрасной незнакомкой.
Он слушал очень внимательно, не перебивая, и только когда я смущенно умолк, хмуро спросил:
— Значит, если я правильно понял, эта женщина утверждала, что кроме меня ни одна живая душа в замке не знает о ее существовании?
— Ну да… — рассеянно пробормотал я.
— И мы… — граф замялся, — с нею близки?
— Вообще-то, — признался я, — напрямую об этом она не сказала, но понять можно было именно так.
Он помолчал.
— И еще она просила вас уехать?
— Просила! Это была не просьба, а требование. И только когда я пригрозил, что расскажу обо всем вам, она вдруг ударилась в слезы.
С минуту молчали мы оба.
— Она вам понравилась? — неожиданно спросил граф.
— Ну что значит — понравилась? — дипломатично вздохнул я. — Я рассматривал ее только с позиций вашего близкого друга.
— Она красивая?
— Красивая, — кивнул я. — Но постойте, что-то не совсем понимаю…
Граф медленно положил мне руки на плечи и тихо, но четко произнес:
— Вы верите мне?
— Конечно, верю, — буркнул я. — С какой стати мне вам не верить.
— Ну так выслушайте и запомните: в замке нет ни одной женщины кроме восьмидесятилетней кухарки.
— Да, но…
— А красотку, которую вы только что так ярко и талантливо описали… — На мгновение он умолк. — Я не видел никогда в жизни.
Я был сражен наповал.
Глава IV
На следующее утро, слоняясь после завтрака без цели по коридорам замка и пытаясь еще раз хоть как-то осмыслить все, что стряслось со мной за последнее время, я совершенно случайно забрел в библиотеку.
В просторной, заставленной громоздкими шкафами со старинными книгами комнате, однако, был уже посетитель. Он сидел ко мне спиной, положив правую руку на массивный стол из мореного дуба, и что-то читал.
Стук двери заставил его обернуться — и я едва сдержал возглас неприятного удивления: этого человека я сейчас желал бы видеть менее всего. А впрочем, не только сейчас — кажется, я упоминал уже, что управляющий графа внушал мне какую-то необъяснимую робость и неприязнь, если не страх, хотя, говоря объективно, это был, без сомнения, красивый мужчина, с безукоризненными манерами и прекрасно образованный. Но страх был — и я ничего не мог с ним поделать.
При виде меня Карл медленно поднялся со стула, и я машинально отметил, что кровь сквозь повязку на его левой руке уже не проступает — значит, рана начала заживать.
Он холодно поклонился, я ответил тем же и решил по возможности с достоинством, так, чтобы это не выглядело трусостью, ретироваться как можно скорее. Однако управляющий сам стал вдруг поспешно собирать со стола и складывать в черную тисненую папку какие-то бумаги.