Управляющий покачал головой:
— Все не так просто, приятель, все не так просто. Кольцо это действительно нужно мне больше всего на свете, но я не могу взять его у вас… такого…
Я похолодел.
— Какого — "такого", Карл?!
Он снова хихикнул и по-моему даже несколько виновато развел руками:
— Простите, но вынужден огорчить…
— Но мы же договаривались, Карл! Ты же клялся!.. — Как утопающий, я цеплялся за последнюю соломинку, пытаясь взывать — смешно сказать! — к порядочности и совести оборотня.
Он, вроде бы и не лицемерно, вздохнул:
— Да, договаривались… — и снова развел руками. — Однако при заключении нашей сделки я, к сожалению, совсем упустил из виду одну деталь.
— Какую деталь?.. — Я почувствовал, что рубашка на мне взмокла, и не только от крови. — Какую еще деталь, Карл!..
Он скорбно поджал губы — но не клыки.
— Незначительную, сударь, незначительную, но в то же время очень существенную. Вся беда в том, что… — И умолк.
— Ну же! — вскричал я. — Говори!
И тогда он сказал. Он сказал:
— Понимаете, вся беда в том, сударь, что я не могу без риска для собственной жизни получить это кольцо от вас… такого, какой вы сейчас.
— И что же? Где выход?
— Он есть. Только мы предварительно вынуждены будем произвести над вами маленькую, почти совершенно безболезненную операцию, посредством которой…
И тут я все понял…
Я понял все и отчаянно забился, пытаясь вырваться из ужасных тисков Влада. Но это было все равно что бороться с медведем: я извивался как уж, брыкался, бил его ногами, изрыгая ужасные проклятья, — все бесполезно, в лапах этого чудовища я был не опаснее младенца.
Тем временем Карл вопросительно посмотрел на Эрцебет:
— Где?.. — И замолчал.
Ведьма показала рукой на дверь в стене.
— Он уже готов?
Эрцебет пожала плечами:
— Наверное. Ему было приказано сидеть там и ждать сигнала.
Управляющий удовлетворенно кивнул:
— Ну что ж, тогда, думаю, и в самом деле пора.
Он быстро подошел к стене и три раза стукнул кулаком по массивной дубовой двери. Удары получились громкими, зловещими, гулкими, и — о боже! — оттуда послышалось заунывное глухое рычание.
Признаюсь, готовясь к встрече с Эрцебет, я предполагал, что придется пережить многое. Но такое… Казалось, мы с Яном предусмотрели все мыслимые и немыслимые варианты развертывания событий, однако того, что на сцене появится перевоплощенный до конца оборотень, не предполагали ни он, ни я. Почему-то мы вообразили себе, что это первое, так сказать, официально-представительское рандеву с истинными (теперь я в том уже не сомневался) хозяевами Волчьего замка будет носить более цивилизованный и дипломатический характер.
В общем, в какой-то момент, от страха и безысходности, я даже перестал кричать и пинать своего мучителя, хотя и до этого он никоим образом не реагировал на мои пинки, а крик и подавно. Да и что могли сделать какие-то тычки и вопли мертвецу.
И тут дверь медленно приоткрылась, и я увидел то, что и ожидал, увы, увидеть, — з в е р я…
Он стоял на пороге, широко расставив когтистые лапы, и при взгляде на чудище я сразу же вспомнил рассказ графского садовника о гибели его брата.
Действительно, зверь этот был крупнее самой большой собаки, какую мне только приходилось когда-либо видеть, с коротким толстым хвостом и мощным, точно у матерого медведя, загривком. Его уродливая морда походила одновременно и на волчью, и на медвежью, и на обезьянью. Острые плоские зубы, не помещаясь в приплюснутой пасти, торчали наружу, свисая на черные губы. Маленькие, как у свиньи, налитые кровью глазки горели неукротимой злобой.
И я понял, что настал мой последний час. Проклятое кольцо все еще лежало у меня в кулаке — и в голове мелькнула вдруг мысль, показавшаяся если и не спасительной, то, вероятно, могущей хоть как-то отсрочить конец. Бросить кольцо, отшвырнуть, закинуть подальше — и пусть проклятые упыри им подавятся, лишь бы только оставили меня в покое!..
Насколько сумел, я взмахнул рукой — и… не смог разжать пальцы. Черное кольцо словно намертво прилипло к ладони, а рука вдруг стала ватной, чужой и совершенно мне не подчинялась.
И тогда я закричал снова, но крик этот был уже не криком — предсмертным хрипом обреченного. Необоримые силы Зла сломили наконец мое не только внешнее — внутреннее сопротивление: в одурманенном животным страхом мозгу билась теперь одна мысль — скорее бы все это кончилось… Пусть когти, пусть клыки, пусть выпьют всю кровь, лишь бы только пришло избавление… любой ценой… любой…