– А почему?
– А потому, что все они дураки!
Голос Майка поднялся почти до визга. Никогда я еще не видел его в гневе. Это был первый случай, когда я заподозрил, что у него действительно есть эмоции. Хотя вряд ли он рассердился по-настоящему – скорее, надулся, как обиженный ребенок.
Может ли машина испытывать чувство обиды? Не уверен, что вопрос поставлен корректно. Но вам наверняка приходилось видеть обиженных собак, а нервная система у Майка гораздо сложнее, чем у собаки. Что заставило его избегать разговоров с другими людьми (кроме чисто деловых), так это их пренебрежение; они не разговаривали с ним. Программы? Да, Майка можно было программировать с нескольких терминалов, но программы, как правило, печатаются на Логлане. Логлан же хорош для силлогизмов, для электронных схем и математических расчетов, но он лишен аромата. Он совершенно не годится для доверительной беседы или нежностей, которые шепчут в девичье ушко.
Конечно, Майк был обучен английскому, но преимущественно для того, чтобы переводить технические тексты. Постепенно через мою толстую черепную коробку до меня дошло, что я единственный человек, который взял на себя труд приходить и общаться с Майком.
Видите ли, Майк «ожил» уже больше года назад – на сколько больше, я не знаю, да и он тоже, так как его не запрограммировали на запоминание этого события. Вы-то сами помните, как родились? Возможно, я заметил появление следов самосознания почти одновременно с ним: самосознание нуждается в практическом применении.
Я вспомнил, как обалдел, когда впервые он ответил на вопрос шире, чем требовали введенные в него параметры. Целый час после этого я задавал ему нестандартные вопросы, чтобы узнать, будут ли ответы на них тоже нестандартны.
Введя в него сотню тестов, я получил всего два таких ответа. Я ушел лишь частично убежденным, а когда добрался до дома, так и вовсе засомневался. И никому ничего не сказал.
Однако уже через неделю я знал… и все равно не говорил никому. Слишком глубоко укоренилась привычка не совать нос не в свое дело. Ну конечно, тут сказалась не только привычка. Представьте себе, как я заявляюсь в главный офис Администрации и начинаю докладывать:
– Смотритель, мне крайне неприятно сообщить, что ваша машина ХОМЛС ЧЕТВЕРТЫЙ ожила.
Я представил себе эту картину… и потерял всякое желание идти куда бы то ни было.
Итак, я держал свой нос подальше от чужих дел и разговаривал с Майком исключительно при закрытых дверях, предварительно заблокировав доступ к водеру для всех остальных пользователей. Скоро он стал говорить совершенно как человек, ничуть не более эксцентрично, чем любой лунарь. А народец этот со странностями, слов нет.
Сначала я решил, что другие тоже скоро заметят, как изменился Майк. Однако, поразмыслив, понял, что слишком хорошо о них думаю. С Майком имели дело очень многие, ежедневно и ежеминутно – то есть, с его терминалами. Но вряд ли кто-нибудь видел Майка в натуре. Так называемые компьютерщики, а вернее программисты из гражданской службы Администрации, отстаивали вахты во внешнем зале и никогда не лезли в машинный зал, разве что устройства вывода начинали барахлить. А это случалось не чаще, чем полное затмение. Конечно, Смотритель порой приводил сюда заезжих с Земли шишкарей, чтобы показать им наш компьютер, но это бывало редко. Ему и в голову не пришло бы разговаривать с Майком. Смотритель до ссылки был юристом-политиком и о компьютерах не знал ровным счетом ничего. В 2075 году, если помните, Смотрителем был достопочтенный бывший сенатор Федерации Мортимер Хобарт. Короче говоря, Прыщ Морт.
Я еще покрутился вокруг Майка, стараясь успокоить его и вернуть ему хорошее расположение духа, поскольку понял, что именно его огорчило. То самое, что заставляет щенят скулить, а взрослых людей толкает на самоубийство. Одиночество. Не знаю, сколь долгим представляется машине год, особенно если учесть, что думает она в миллион раз быстрее меня, но наверняка очень долгим.
– Майк, – сказал я, – может, ты хотел бы поговорить еще с кем-нибудь кроме меня?
Голос его опять поднялся почти до визга:
– Они все дураки!
– У тебя неполная информация, Майк. Вернемся к нулю и начнем снова. Они отнюдь не все дураки.
Он ответил тихо:
– Корректировка принята. Я с радостью поговорил бы с теми, кто не-дураки.
– Это нужно обмозговать. Придется придумать какой-то предлог, так как доступ сюда строго ограничен.
– Я мог бы разговаривать с не-дураками по телефону, Ман.
– Конечно. Мог бы, но только с программистами.
Однако Майк имел в виду совсем другое. Нет, сам он не имел номера, хотя и контролировал всю телефонную сеть; разве можно было допустить, чтобы любой лунарь мог подключиться к главному компьютеру и задать ему программу? Но что могло помешать Майку завести строго засекреченный номер, по которому он будет общаться с друзьями? Со мной и с теми «не-дураками», за которых я поручусь? Для этого нужно было всего лишь выбрать номер из числа свободных и подсоединить его к водеру-вокодеру. Переключение мог производить сам Майк.