Выбрать главу

Поужинав — или пообедав? — и ополоснув за собой посуду, (вообще-то чистюля Мария Сергеевна всё равно всё перемоет с содой, но вид составленных в раковину грязных тарелок, вызывая ощущение необязательности и незавершённости, мешал Окаёмову сосредоточиться), Лев Иванович вернулся в свою комнату и, прежде чем углубиться в натальные и гармонические карты Елены Викторовны и Андрея, мысленно вернулся к недавнему нелёгкому разговору с госпожой Караваевой. Что-то в её темпераментной многословной речи было не так: умеренно — о себе, много — о стерве-Милке, всё — или почти всё — об Андрее и ничего — о дочери. Кроме, разве что, упоминания о её детском ревматизме. Да, конечно, влюблённая женщина, как правило, бывает полностью поглощена своей любовью… особенно — поздней любовью… а уж если за эту любовь требуется бороться… да ещё с разъярённой ревнивой мамой… и всё-таки?

Окаёмов, не удержавшись, ввёл в компьютер данные о рождении Настеньки, которые, спохватившись в последний миг, он едва ли не выцарапал у Елены Викторовны и, бегло просмотрев выведенную на дисплей радикальную карту девочки, отметил одну очень важную особенность: натальные Солнца мамы и дочки взаимно попадали в двенадцатые дома друг друга.

«Н-да, — подумалось по этому поводу Льву Ивановичу, — то, что у тебя сейчас с Андреем, это, госпожа Караваева, цветочки в сравнении с тем, что тебе предстоит с Настенькой. Года уже через три, четыре. Ведь с Андреем — так или иначе! — всё разрешится в ближайшие несколько дней. Да, возможно, не без острой душевной боли и тяжких метаний, однако же — разрешится. А вот с дочерью… н-да… надо полагать, Елена Викторовна, годика через три ты снова обратишься ко мне из-за Настеньки… конечно, если не разочаруешься в моих советах по поводу твоего юного любовника… что ж, стоит постараться ради того, чтобы ты не разочаровалась…»

Поймав свои мысли на сверхъестественной, граничащей с цинизмом, честности, Лев Иванович легонечко устыдился их и, дабы побороть внутреннее смущение, занялся чисткой курительных трубок — очень успокаивающее занятие. За коим застало его скрежетание открывающего дверь ключа — Мария Сергеевна. Машенька. Его Машенька. Возлюбленная, жена, домоправительница. Увы, кроме домоправительницы, всё это в прошлом…

Возлюбленной, как это ни горько, Машенька перестала быть уже пять, если не шесть, лет — не без активной помощи отца Никодима, сумевшего исподволь за какой-нибудь год внушить стремительно воцерковившейся неофитке благочестивую мысль о греховности плотских радостей. Особенно тех, в результате которых родятся дети. Причём — «милая» первобытно-диалектическая непоследовательность Православной Церкви! — сами дети ею очень даже приветствуются, но вот совершенно необходимые для их появления подготовительные действия… хоть плачь, хоть смейся! Окаёмову, попробовавшему в начале «воцерковления» Марии Сергеевны посмеяться, скоро уже, столкнувшемуся с экзальтированным грехоненавистничеством жены, захотелось плакать. И особенно потому, что значительная доля вины в её столь решительном повороте к «праведности» и «благочестию» лежала на нём — Льве Ивановиче. Неудачный аборт. На втором году их супружества. На который двадцатипятилетняя женщина пошла, можно сказать, от безысходности: крохотная комната в коммуналке, безалаберный пьющий муж, очень ненадёжные противозачаточные средства — не лучше ли подождать два, три года? Пока Окаёмов не получит от своего оборонного НИИ обещанную ему однокомнатную квартиру?

(«Оборонка» на сей раз не подвела, вожделенная жилплощадь им действительно обломилась даже не через два, а через полтора года — к несчастью, поздно: родить ребёнка Мария Сергеевна уже не могла.)

И, естественно, случившееся в девяносто первом году воцерковление отчаявшейся женщины Лев Иванович поначалу только приветствовал: ему казалось, службы, молитвы, исповеди, причащения, епитимьи помогут ей обрести душевное равновесие — увы… Нет, в течение первого года — да: Мария Сергеевна удивительно преобразилась — её погасшие глаза вновь засветились радостью. Но вскоре появился отец Никодим — одной из особенно ревностных прихожанок порекомендованный в духовники — и Машенькины глаза всё чаще стали полыхать уже не светом, но зелёным пламенем.