13
— А ВРЕМЕНИ У ТЕБЯ, ТАНЬКА, НЕТ!
Всю вторую половину этого долгого майского дня вертевшаяся в уме абстрактная фраза вдруг обрела конкретное содержание: если сегодня-завтра не объяснишься с Лёвушкой — миллион лет одиночества тебе обеспечен! И дело не в Марии Сергеевне, нет… на Льва обратила внимание… кто, спрашивается?! Вздор! Глупости! Чушь собачья! Кто, кроме тебя, мог в Великореченске обратить на него внимание? А точнее — кроме тебя и Валентины?.. Что? Опять эта ведьма не первой свежести?
Однако сердце подсказывало: нет! На сей раз вдова художника ни при чём. Но если не Мария Сергеевна, не Валентина — то? На вернисаже? Верней — на банкете? Ага! Будто она не знает местных великореченских мымр! Нет, здесь что-то другое, но… что?
Конечно, совсем исключить юную, неведомую ей чаровницу Танечка не могла — и тем не менее… сердце не указывало артистке ни на одну из человеческих дочерей — нет, здесь что-то совсем другое… каким-то таинственным образом связанное со звездой Фомальгаут… И не с пьесой неизвестного ей драматурга, а именно со звездой. Которой, возможно, не существует? Да нет, чёрт побери, конечно же, она существует! Незнакомая ей звезда! С какой бы иначе стати… к чёрту! Выдумал или не выдумал драматург это название — но Лёвушку ревновать к звезде? Для этого надо так повредиться умом… Господи! Что за несусветная чушь лезет ей в голову?!
А всё потому, что времени полдвенадцатого, а Лёвушки до сих пор нет… Вот сердце и изобретает разные страхи… А ведь Лев предупреждал, что может заночевать у этих деятелей. Ну, если паче чаяния они там напьются. Правда, Павел алкоголя не употребляет ни под каким видом, но Пётр — отнюдь не трезвенник… Что же касается Ильи — чёрт его знает… нет! Нельзя было Лёвушку отпускать одного к этим сектантам! Спектакль, видите ли? Несыгранная Нора! Уединиться, понимаешь ли, потребовалось ей идиотке! Жди теперь, беспокойся, воображай неизвестно что! Нет, необходимо было поехать с ним! Было! Необходимо! Ну да, задним умом мы, ох, как обыкновенно крепки… нет — чтобы вовремя… теперь вот заговаривай растревоженное сердце… ищи утешительные слова…
После возвращения из театра — о, как она сегодня спешила домой! — прождав Окаёмова около полутора часов, артистка тихо запаниковала: Господи! Спаси и сохрани моего Льва! И в этой жизни, и в той! Избавь нас от десяти тысяч веков одиночества!
(Вот уж воистину: «…с любимыми не расставайтесь»! Водите их за собой на поводке! А ещё лучше — скуйтесь одной цепью, и… в царство свободы? В цепях, стало быть… но ведь хочется! Чтобы всегда быть вместе! В нашем — таком ненадёжном! — мире…)
«Танька, кончай мандражировать! — за десять минут до полуночи приказала себе артистка и выпила полстакана водки. — Вот увидишь, всё будет хорошо. Ну, употребил Лёвушка лишнего, остался переночевать у наших самодеятельных «мистиков» — и правильно! А завтра с утра вернётся… к тебе — между прочим… поскольку — твой… а Марии Сергеевне — кукиш с маслом!»
После второго полстакана Татьяна Негода окончательно успокоилась: во-первых, ничего нехорошего с Лёвушкой не случится, а во-вторых — из дочерей человеческих никто, кроме ужасной Марии Сергеевны, не покушается на вымечтанного ею седобородого принца… да, но Мария Сергеевна?.. к чёрту! Нельзя зацикливаться на этой инфернофилке! Лёвушка — вот о ком… гадать, думать, переживать… от века — женская доля… а если ещё и театр?
Сегодня Татьяна Негода сыграла Нору на нашесть с плюсом — по оценке влюблённой в фигурное катание костюмерши Варечки. Или: «безоговорочно хорошо» — по дорогому для артистки признанию очень нещедрого на похвалу Глеба Андреевича. «Ведь можешь же, если постараешься! И очень даже отлично можешь! А за вчерашнее… ох, Татьяна, Татьяна… ладно! старое поминать не будем… ведь сегодня… ты-то хоть сама понимаешь — какую Нору сыграла сегодня?»
Танечка понимала, но всё равно похвала Подзаборникова чрезвычайно льстила творческому самолюбию артистки — и если бы… но… увы! Понимала Танечка и другое: ещё несколько спектаклей — Льва на завтрашний она непременно приведёт! — и всё: благодаря не замечаемым прежде оттенкам блестяще сыгранная Нора станет, вполне возможно, её лебединой песнью — в Москве в ближайшие десять лет нечего и мечтать о подобной роли. Да и то: если Глеб Андреевич найдёт в себе силы простить ей предательство и порекомендует заболевшую от любви артистку какому-нибудь из московских приятелей режиссёров. В противном случае… страшно даже подумать! Ведь не быть артисткой она не может! Но и без Лёвушки — тоже! Ах, пока он ещё не твой?..