Наполненная волнующими и драматическими событиями пятница — открытие выставки Алексея, фантастическая гибель его «Фантасмагории», послевернисажный (с небольшой дракой и большим скандалом) банкет — несколько приглушила душевные страдания Валентины: ну, как это (что прозорливо подмечено классиками — особенно, Львом Толстым) иногда бывает при некоторых неизлечимых телесных заболеваниях: за несколько дней до смерти к человеку будто возвращаются прежние силы, и не только он сам, но и окружающие начинают верить в его скорое окончательное выздоровление… вот именно — в окончательно… которое, как известно, к потомкам Адама и Евы, обречённым страдать и мучиться на протяжении всего земного пути, приходит лишь там.
Оживившись, Валентина даже нашла в себе силы, игнорировав некоторые условности, пригласить Окаёмова «на постой» — нет, душевные боль и гнев выплеснув в среду, в гибели Алексея она уже не обвиняла астролога в своём сердце и, встретив на вернисаже, извинилась перед ним совершенно искренне: всё-таки Лёшенькин давний (и в сущности — единственный!) друг. И в память о старой дружбе не пригласить его в гости было бы, по мнению Валентины, не по-людски. Да и — в чём женщина не отдавала себе отчёта, но что в её отношении ко Льву играло заметную роль — ощущение их общей избранности. Её божеством — Алексеем Гневицким. Она — единственная женщина Алексея, Лев — его единственный друг.
Почему, вероятно, узнав, что Окаёмов остановился у Татьяны Негоды, Валечка особенно приревновала: мало было этой мерзавке несколько раз переспать с Алексеем — добралась до его единственного друга! Оно, конечно, дело вроде бы не её, но… с какой это стати потребовалось перевозить к артистке отключившегося мужика?! Танечка, Танечка — ой, неспроста! Ой — это не блядская только твоя натура! Ой — положила глаз! На Льва — как прежде — на Алексея! Но если с Алексеем у тебя шалавы ничего серьёзного выйти заведомо не могло, то со Львом Ивановичем — как знать? С женой у Лёвушки в последние годы, прямо сказать, ни к чёрту… а баба ты, Танечка, вовсе ещё не старая… и далеко не уродина… разумеется, не красавица, но на мужской неприхотливый вкус — очень даже смазливенькая… и, главное, развращённая и распущенная донельзя… не зря ведь, наверно, сплетничают, что спишь не только с мужчинами, а иногда и с женщинами — вот стыдоба-то! — и? Как говорится, звонить во все колокола? Марии Сергеевне — о том, что Льва у неё вот-вот уведут, а самому астрологу — о постельных причудах Танечки? Хотя… сплетню о не совсем традиционных пристрастиях артистки он на банкете не мог не слышать! Жанночка постаралась! И ладно бы — об одной извращенке-Таньке, нет же! О ней самой эта мразь посмела вякнуть такую ядовитую гадость! Ну, ничего! Морду гадюке-Жанночке она начистит до блеска! В лоск разделает! Когда они сойдутся на узкой дорожке! Долго будет паскуда помнить! И хотя её вытянутую кривую рожу испортить трудно…
Весь день субботы Валентина жила этими пятничными впечатлениями — вспоминая, перетолковывая и мысленно отыскивая новые и новые сюжетные повороты. И картинки, разворачивающиеся в воображении «амазонки», постепенно смягчались: Жанке, при случае, по морде она хорошенько съездит — чего уж! — но ни калечить мерзавку, ни отыскивать её для этой цели специально, разумеется, не станет — не велика птица! И, конечно, ничего Марии Сергеевне на Льва она не наябедничает — никогда не была доносчицей! Одно дело, чтобы позлить Татьяну, ехидненько намекнуть на такую возможность этим сворковавшимся голубкам, и совсем другое — стучать в действительности. Да и вообще — сама виновата дура, если Лёвушка от неё уйдёт. Как всякая баба — от которой уходит муж. А если он на старости лет просто вздумал покобелиться — тем более. В сторожа она к Машеньке не нанималась. И вообще — не её дело… А вот то, что в это ужасное время Лев бы ей очень не помешал… выплакаться, выговориться, поделиться воспоминаниями об Алексее… это — да! За это может она иметь зуб на Таньку! Приспичило, видите ли, похотливой сучке! В то время, как для неё сейчас пообщаться с Лёвушкой… а не с этими слезливыми утешительницами — Наташкой, Элькой… которым ведь не скажешь, что Алексей — и позавчера, и вчера, и, особенно, сегодня — зовёт её за собой… туда… где нет ни печали, ни воздыханий, ни слёз… ах, если бы у неё был от Алексея ребёнок!