На это Танечке сказать было нечего, и уже без четверти два она звонила во все четыре входных звонка дома Љ 6 по Новоиерусалимской улице. Минуту, другую, третью… Двухэтажный особнячок молчал: вернее, отзывался приглушёнными трелями разбуженного женщиной металла, но ни человеческим голосом, ни скрипом шагов, ни скрежетом открываемого звонка — ни единым живым звуком.
Господи, не могли же они все перепиться до такой степени?.. или?.. или?… но, что «или» — Танечке было страшно додумывать, и она в течение десяти-пятнадцати минут яростно давила на расположенные в ряд чёрные зловещие кнопки. И по ходу этого безрезультатного занятия тревога женщины всё увеличивалась: Господи, ну куда они все подевались?! Элементарное же соображение, что все они отправились по своим делам, а с Лёвушкой она просто-напросто разъехалась по дороге, отчего-то не приходило Татьяне в голову. Отчего? И что, собственно, ей делать дальше? Звонить и звонить? До Второго Пришествия?
Между тем, тревога доросла почти до границ отчаяния, сделалось невыносимым стоять на месте, артистка сошла с крыльца и автоматически зашагала по уходящей в сиренево-яблоневое цветение тропинке. И скоро, метров через пятнадцать, оказалась в совершенно скрытым этим буйным цветением беседке — перед уставленным чашками, тарелками, бокалами, рюмками и большим глиняным кувшином столом. В тарелках сохли недоеденные бутерброды, в чашке с недопитым чаем плавала мёртвая оса, но больше всего Танечку поразила наполовину полная бутылка коньяка: чтобы русские мужики не валялись смертельно пьяными вокруг стола с недопитым спиртным — такое возможно лишь в страшном сне! Когда вдруг является потусторонняя нечисть и заживо дематериализует грешников — ибо здешние, даже самые могучие и свирепые силы не смогли бы учинить столь противоестественного разъединения русских мужиков с бутылкой божественного французского напитка. Во всяком случае — Льва и Петра. Непьющий Павел и таинственный Илья? Увели своих окосевших товарищей? Но, чёрт побери, куда?! И почему на столе бросили всё, как есть? Почему не убрали? А по заветрившимся, запылённым остаткам пищи сразу видно, что они здесь черствеют и сохнут уже много часов — с вечера или с ночи. Мистика, да и только! Вариация на тему «Марии Целесты»!
Нет, Танечка не анализировала, не делала умозаключений — всё это в её сознании сложилось сразу, едва она увидела начатую и недопитую бутылку коньяка. И сразу же оцепенела от ужаса: Господи! Куда и как бесследно исчезли четверо далеко не хилых мужчин? В том числе — могучий зверообразный Пётр?!
Оцепенение наконец прошло, обезумевшая от страха женщина бросилась к дому и, мигом взлетев по ступенькам крыльца, отчаянно заколотила в дверь — напрочь забыв, что несколькими минутами раньше она долго и безрезультатно трезвонила здесь во все звонки. Однако на этот раз Танечкин бурный натиск увенчался успехом — незапертая дверь распахнулась и женщина очутилась в просторной прихожей. По правой и левой сторонам которой оказались ещё две двери, а в конце — лестница на второй этаж.
Окрылённое удачей Танечкино тело — именно тело, потрясённое ужасом сознание женщины могло сейчас лишь регистрировать внешние впечатления, а ни в коем случае не отдавать команды, и все действия осуществлялись только на рефлекторном уровне — кинулось к левой двери: заперто! К правой — та поддалась. Артистка сходу пронеслась по всем четырём комнатам не загромождённой мебелью квартиры, заглянула в ванную, туалет, на кухню — нигде никого. Также как и следов какого-нибудь, говорящего об обыске или грабеже, беспорядка.
Увлекаемая той же принудительной силой страха, Татьяна взбежала по лестнице и с прежней стремительностью осмотрела обе, оказавшиеся незапертыми, квартиры на втором этаже — ничего примечательного: ни людей, ни (Боже избави!) трупов, ни следов взлома и обыска — квартиры как квартиры: никем и ничем не потревоженные, ненадолго покинутые спустившимися в сад хозяевами. Вот именно — в сад! Да, таинственное исчезновение произошло, несомненно, там! В саду! В беседке! И?!
Поочерёдно дополняющие друг друга беспокойство, тревога, страх, ужас, паническое отчаяние, достигнув критического уровня, выплеснулись, образно говоря, из души Татьяны — оставив пустой и ко всему безразличной истерзанную ими душу.