— Как, Виктор Евгеньевич?! Вы говорите, напало человек тридцать — с дубинками и железяками! — и трое из них в больнице?
— Да ведь, по счастью — юнцы. Хотя и «качаются», и бреют головы, но вряд ли кто-то из них всерьёз занимается спортом. А пьют и курят — наверняка, поголовно. Так что, Танечка…
— Всё равно, Виктор Евгеньевич. Это ведь не кино, где обаятельный ковбой с лёгкостью расшвыривает банду головорезов, оставляя, так сказать, на закуску главного злодея. В жизни так не бывает. Хотя — Пётр…
— И Павел, Танечка! Его, похоже, организаторы этого нападения вовсе не приняли в расчёт. Дескать, худой, низкорослый — а ведь он очень серьёзно занимается восточными единоборствами. Уже много лет. Причём — не только с физической стороны, но и с философско-религиозной: как путь духовного просветления… да ещё каким-то непостижимым образом ухитряется связывать всё это с ортодоксальным православием… ну, это пусть у его духовника голова болит. И, кстати, о Петре тоже — ничего эти сволочи толком не разузнали. Кроме того, что бросается в глаза: высокий, широкоплечий, сильный. Но вот насколько сильный… а главное — что воевал. Десантником. В Афганистане.
— Пётр воевал в Афганистане? — Танечке вдруг открылось, почему, вопреки, казалось бы, безграничному добродушию, в самой глубине глаз Петра ею прочитывалась смертельная угроза, и она не удержалась от вопросительного восклицания. — И убивал, значит?!
— Наверное. Война — на то и война. Только, Танечка, он на эту тему распространяться не любит, и вы уж, пожалуйста, меня как-нибудь не выдайте. Ну — что я вам сказал об его участии в этой брежневской авантюре…
— Нет, конечно, Виктор Евгеньевич — не проболтаюсь ни в коем случае. И всё-таки… чтобы один каратист и один «афганец» справились с целой бандой головорезов?..
— Да не головорезов, Танечка, а мелкой криминальной швали. Полуприблатнённых-полувоцерковлённых, так сказать, «скинхедов». К тому же — и ваш Лев. Вполне оправдал своё имя. Он оказывается в молодости занимался боксом — даже имел разряд.
— Лёвушка? Вот уж никогда бы не подумала!
— А мы вообще, Танечка… склонны недооценивать близких людей… простите! Распустил сентиментальные сопли! И чуть не забыл по-свински! Ваш Лев попросил Геннадия Ильича связаться с вами и передать извинение за вынужденную задержку. А главное — за то, что не смог предупредить. А я это взял на себя — и… свинья свиньёй! Сколько уже разговариваем — а только вспомнил!
— Спасибо, Виктор Евгеньевич. А корить вам себя — ей Богу! Совершенно не за что! Главное — разузнали! Такую работу сделали, так меня успокоили — и знаете… неловко, но любопытно… почему вы всё время говорите, что Лев — мой? Ведь у него — жена…
— А правда, Танечка?.. сам не знаю… сначала, наверно, из-за Нинель Сергеевны… когда она мне позвонила — помните? Постоянно повторяла по телефону: «Татьяна своего Льва», «Татьяна со своим Львом», «Татьяна и её Лев»? — ну и я, видимо, перенял по инерции… а потом — ваша тревога… ваш голос… обеспокоенный — не знаю до чего! Нет, Танечка, как там у вас со Львом формально — не моё дело. Но внутренне — он ваш. Ни одна женщина не способна так беспокоиться за чужого человека…
— Внутренне, говорите, мой?.. — задумчиво повторила артистка. — Вашими бы устами… простите, Виктор Евгеньевич — размечталась! Наверно — от радости! Ну — что не случилось ничего ужасного. Хотя, конечно, Илье вон ребро сломали… но это ведь не опасно — да?
— Не опасно, Танечка. Тем более — врач ему наложил повязку. Надо бы, конечно, рентген… ладно… завтра сделают.
— Так вы думаете — их завтра выпустят?
— А вы, Танечка, никак уже собрались носить передачки? — снимая напряжение нескольких предыдущих часов, мрачновато пошутил Хлопушин. — Выпустят — куда они денутся… хотя… если бы не ваше вмешательство… кто знает — догадалась бы Нинель Сергеевна так быстро поднять тревогу?.. до вечера — вряд ли… а скорее всего — спохватилась бы не раньше завтрашнего утра… что могло значительно осложнить дело… особенно, если бы тот, который с сотрясением мозга, вдруг умер в больнице.