Что дело явно нечистое, Лев Иванович понял сразу же, едва их, изрядно потрёпанных «победителей», на милицейском «Уазике» доставив в казённое заведение, рассадили по одиночным камерам. Стоит заметить, это обобщение Окаёмов сделал на основании скорее не прямых, а косвенных фактов, хотя и достаточно красноречивых — оказавшись «сам друг» в тесной клетушке: чтобы с задержанными «обыкновенными хулиганами» так церемонились? Не запихали их в переполненную КПЗ, а «культурно» развели по отдельным «люксам»? Ох, неспроста!
Вернее сказать, нехорошие мысли стали беспокоить астролога не с первых минут заточения: возбуждение от пережитой опасности, физическое и нервное напряжение благополучно, слава Богу, закончившейся драки, выяснение ущерба (горели и ныли многочисленные ссадины и ушибы, изнутри, по счастью — действительно, по счастью! ведь у некоторых из напавших юнцов были в руках бейсбольные биты и арматурные стальные прутья! — болевых сигналов не поступало, стало быть, ерунда) наконец, оглядывание освещённого тусклой лампочкой под потолком странного помещения — всё это отвлекало, не позволяя сознанию перейти рубеж между настоящим и самым даже ближайшим будущим. В первую очередь, диктовал древний инстинкт, требуется зализать полученные раны — вот именно: зализать — никакой медицинской помощи (во всяком случае — ему) оказано не было, а в ответ на просьбу о таковой прозвучало: ничего, до утра не сдохнешь! Не депутат — чтобы цацкаться с твоими царапинами! В десять придёт сестра, тогда — ха-ха-ха! — и получишь клизму!
В общем-то, заурядный милицейский «юмор», но если применительно к нему самому эти хамские потуги на остроумие мало раздражали Окаёмова — чем-чем, а излишней вежливостью правоохранительные органы никогда не баловали россиян! — то в случае Ильи Благовестова такой вот казённый «оптимизм» являлся не просто издевательством, но мог нанести серьёзный ущерб здоровью: похоже, Илья Давидович получил не шуточную травму, и оставить его до утра без медицинской помощи — граничило с преступлением. Во всяком случае — в правовом государстве. Коим Россия себя декларировала, но… разумеется, Лев Иванович не обольщался на сей счёт! И, получив в ответ на просьбу отвезти в больницу хотя бы одного Благовестова очередную милицейскую «шутку», суть которой сводилась к рекомендации сидеть и не рыпаться, Окаёмов, поморщившись от ощущения полного бессилия обывателя перед властью, внешне смирился — и, не рыпаясь, стал сидеть. Точнее — лежать: ибо его клетушка, будучи где-нибудь полутораметровой ширины, являлась, в сущности, сплошными нарами — отступающими от торцовой (с дверью) стены сантиметров на шестьдесят и, примерно, на столько же возвышающимися над полом.
Ни читать, ни слышать о подобных камерах астрологу прежде не доводилось, и, чтобы унять болезненно разыгравшуюся фантазию — окна нет! в неровно (под шубу) оштукатуренные стены вмазаны острые осколки битой керамической плитки! — Окаёмов предположил, что это помещение в основном служит местом отрезвления своих же сотрудников, а острая керамика в штукатурке: дабы во хмелю было неповадно проверять на прочность тяп-ляповскую кирпичную кладку. Тем более, что сам лежак являлся достаточно удобным сооружением: прикрывающее доски нечто умеренно мягкое — то ли ватные матрасы, то ли толстый паралон — было обтянуто чёрным дерматином, поверх которого вместо простыни лежала чистая медицинская клеёнка: для упившегося коллеги — конечно, рангом не выше майора — лучшего нельзя и пожелать! Куда удобнее и практичнее, чем в тех московских вытрезвителях, услугами которых Льву Ивановичу доводилось пользоваться — впрочем, достаточно давно, последний раз: лет восемь тому назад.
И только определив границы своей свободы — четыре квадратных метра площади в единоличном распоряжении, тело стеснено лишь оставленными ему трусами, клеёнка приятно холодит кожу, под полатями воняющее мочой и хлоркой ведро без крышки, а на стук в окошко и просьбу попить, перемежаемые матом угрозы познакомить с резиновым «демократизатором», кружка воды и приказ более не стучать — Окаёмов, вспоминая и сопоставляя факты, пришёл к выводу, что дело очень нечистое.
Вообще-то, ещё в милицейском «Уазике» Павел сказал астрологу, что никакое это не спонтанное нападение стаи юных агрессивных подонков, а умело организованная драка. Но в то время, ещё неважно соображая, Лев Иванович пропустил мимо ушей слова социолога и только сейчас, в одиночке, собравшись с мыслями, понял: очень хорошо организованная драка! Ведь милицейская машина подъехала немедленно, едва только наметился проигрыш напавшей стороны — по сути, не проигрыш, по сути, полный разгром: ибо, когда в грудь Ильи Благовестова торцом ударила запущенная кем-то бейсбольная бита и он, потеряв сознание, стал оседать на землю, Пётр, преобразившись, эдаким ангелом мщения ворвался в толпу юных мерзавцев, поражая и сокрушая с, казалось бы, невозможной лёгкостью здоровенных шестнадцати-восемнадцатилетних оболтусов.