(Правда, вслед за этими идёт ещё более непостижимая заповедь-призыв: быть совершенными, как совершенен Отец Небесный. Однако, полагая её актуальной только в следующий миллион лет, когда люди дорастут хотя бы до того, что перестанут убивать друг друга, над запредельной не человеческой сущностью этой заповеди Окаёмов никогда особенно не ломал головы — пока мы в своей массе не перестали быть человекоубийцами, «подражание Христу» являлось, по мнению астролога, страшным соблазном: мол, все не совершенны и… вот именно! Кто сильнее — тот совершеннее! Ведь в массовом-то сознании Бог и доныне в первую очередь ассоциируется с Беспредельной Силой.)
«…а ведь мог, очень мог убить. И более: в тот неуловимый миг, когда его десница сжимала выхваченную у врага дубину, — лёжа на нарах-полатях с отвращением, но и не без некоторого самолюбования вспоминал астролог, — им владело такое желание крушить всё и вся, что продлись это мгновенье ещё чуть-чуть… не отделался бы юнец-погромщик нокаутом — ох, не отделался бы! И? Как бы он себя сейчас чувствовал в этом случае? Имея на своей совести человеческую жизнь? Пусть агрессора, пусть негодяя, пусть даже — защищая себя и других?.. защищаясь и защищая…»
…вообще-то, сам Лев Иванович считал, что при нападении с явной угрозой жизни, защищающийся имеет не только юридическое, но и моральное право убить напавшего, и теоретически это выглядело неплохо, однако до сегодняшнего дня Окаёмову, по счастью, не приходилось проверять эту теорию на практике — и очень хорошо, что не приходилось! Ибо в жизни — в отличие от ринга — грань отделяющая желание победить от желания уничтожить (разорвать! растерзать! растоптать ногами!) оказалась устрашающе тонкой: будь выплеснувшийся из тёмных глубин приступ слепой ярости чуть сильнее или продлись на пару мгновений дольше — голова юного негодяя раскололась бы как пустой орех! К неописуемому торжеству таящегося в этих тёмных глубинах человекообразного монстра! Который за прошедший миллион лет — что с сожалением вынужден был констатировать Лев Иванович — не цивилизовался ни на йоту: не потерял ни единого клыка, ни единого когтя, ни единой шерстинки на своём сплошь волосатом теле. Как дышал насилием и убийством, как алкал свежей человеческой крови — так до сих пор и алчет, тем до сих пор и дышит…
…так что даже с границами необходимой самообороны — когда не в теории, а на собственной шкуре — и то очень непросто… однако же у Ильи Благовестова как-то получилось?.. не то что бы там ударить в ответ, но ведь он даже и не защищался… и вот сейчас, может быть… Господи!
Вообще-то, что травма Ильи Благовестова опасна для жизни — всерьёз этого не казалось астрологу, однако же сильное беспокойство всё-таки им владело: хорошо, если ребро только треснуло, а если, не дай Бог, перелом? Да ещё — со смещением? Когда при всяком неосторожном движении можно запросто повредить лёгкое? Господи, не допусти такой ужасной несправедливости! Сделай так, чтобы хоть в этот раз не погиб Твой Сын!
«На Меня, значит, надеешься, а сам? — молнией вдруг мелькнуло в мозгу Окаёмова. — Почему не колотишь в дверь, не добиваешься, чтобы Илье оказали медицинскую помощь? Боишься — да? Но ведь не убьют же тебя за это? Да вряд ли — и покалечат… Ну, схлопочешь несколько раз по рёбрам — подумаешь! Зато совесть будет спокойна!»
То ли, действительно, Свыше, то ли из глубины собственного сознания получив этот обидный упрёк в трусости, астролог решился: сделав значительное душевное усилие, встал с лежанки и отчаянно заколотил в железную ставню с глазком — через несколько секунд окошко открылось.
— Я же сказал тебе, падла, чтобы не барабанил! Целее будешь! А то кликну сейчас Витька, и мы тебя, бля, мигом успокоим! Ну, что ещё, сука, надо?!
— Не мне, — Окаёмов на секунду замялся в поисках подходящего обращения и, не придумав ничего лучшего, обратился традиционно, как закоренелые уголовники в старых советских фильмах, — гражданин начальник. Илье Благовестову. У него же перелом ребра со смещением! Если не оказать помощь — ребро в лёгкое — до утра может и умереть. Вам это надо?
— Заботливый-то нашёлся — ишь! Он тебе кто? Брат, сват, а может быть — ха-ха-ха! — любовник? Вы же москвичи — сплошь «голубые»! Пидоры — через одного! А я тебя, между прочим, предупреждал! Ну, погоди…