— Общественность! Собирай, Миша, подписи! Ну — у себя в Союзе! Чтобы этого гада — на всю катушку! — возмутившись перспективой столь незначительного, на её взгляд, наказания, вновь эмоционально взорвалась Ольга. Ведь он же не только Алексея, ведь он же сволочь и Валентину убил по сути!
— Погоди, Олечка, не возникай, — сосредоточенно вертящий в руках пустую рюмку отозвался Михаил Плотников. — Пусть скажет Лев. Конечно, нам всем хреново — ну, из-за Алексея и Вали — но в первую очередь должен определиться он…
Между тем, внутренне занятый именно «самоопределением», — у-у, «Нострадамус» грёбаный! за твой злосчастный астрологический прогноз тебя, думаешь, там похвалят? а здесь? имея на совести смерть Алексея, как, спрашивается, собираешься жить дальше?! — о наказании, желаемом для задержанного мерзавца, Окаёмов не мог сказать ничего определённого — увы, все ждали его приговора.
— Геннадий Ильич, у меня — тоже… нет никаких оснований не доверять вашему мнению… действительно… даже схватив киянку, вряд ли Красиков хотел убить Алексея… во всяком случае — сознательно… а уж, что умышлял заранее — совсем не похоже… киянка — это же не топор… я ведь и сам, не далее как в воскресенье, был обвинён капитаном Праворуковым в злодейском умерщвлении юного негодяя… и если бы не ваше вмешательство — мне было бы куда труднее, чем Красикову, защититься от следовательского произвола… такие вот пироги… и если он сумеет отстоять свою версию в суде… ну, о нечаянном нарушении границ необходимой самообороны… на сколько осудят — на столько пусть и осудят… тем более — я лицо заинтересованное, и брать на себя роль прокурора… к чёрту, Геннадий Ильич! Главное — вы его изловили! И за это — огромное вам спасибо!
Из всех собравшихся только одна Ольга была разочарована «мягкотелостью» Окаёмова — все остальные согласились с его точкой зрения: действительно, случай очень спорный, а все сомнения, как известно, истолковываются в пользу обвиняемого.
Затем Брызгалов, удовлетворив общее любопытство, подробно рассказал о поисках убийцы — по его словам, самое заурядное расследование (походить, порасспрашивать, сопоставить кое-какие факты), с которым вполне бы мог справиться любой милицейский следователь, отнесись он к своей работе чуть добросовестнее. А то ведь эти бездельники даже не удосужились снять отпечатки пальцев со второго стакана! Мол, если, до того как отключиться, Алексей пил с Валентиной — то и стакан её! (И за то спасибо, что хоть саму женщину не обвинили в убийстве мужа!) А наиболее сложным в этом деле (почему, «вычислив» убийцу ещё в воскресенье, он медлил до вторника с задержанием Красикова) было найти киянку — решающую, отпечатки пальцев на стакане могли свидетельствовать лишь косвенно, улику.
Иное дело — пожар на выставке. Якобы чудесное «самовозгорание» Алексеевой «Фантасмагории». Практически — бесперспективно. Разумеется, не из-за небесных или подземных сил — нет, из-за вполне земных. Однако — очень влиятельных. Во первых, в понедельник, когда он наконец-то смог выкроить время для этого расследования, никаких остатков сгоревшей картины уже не существовало — не только самого вспыхнувшего холста, но и подрамника. И, конечно, никаких образцов для лабораторного анализа — он сам (украдкой) соскоблил немножечко копоти, но вряд ли это что-нибудь даст: в зале уже успели всё побелить и покрасить — это в выходные-то?! — и вновь развесить по стенам картины Алексея. На место погибшей «Фантасмагории» поместив большой пейзаж — с вьющимися у своих гнёзд на вершинах нагих осин воронами.