(Ишь ты, из запасника нашего музея! — прокомментировал Михаил. — Два года назад у Лёхи выклянчили даром, не экспонируют: у него там вообще нет ничего на стенах, да и в запаснике — только эта! — однако же вредничают: я просил на выставку — не дали. А сейчас — по чьему, интересно, велению? — будьте любезны!)
А во-вторых: протокол — на месте происшествия составленный капитаном Огарковым — сплошная липа. О самовозгорании — ни слова; ничего из свидетельских показаний, а только отчёт лейтенанта-пожарника, из которого следует, что к моменту прибытия их расчёта незначительное загорание было ликвидировано собственными силами, пострадавших нет, и само помещение от огня практически не понесло ущерба. В общем, мелкое происшествие — и, соответственно, никаких оснований заводить уголовное дело. А если у кого-то к кому-то в связи со сгоревшей картиной возникнут материальные претензии — стало быть, в гражданском порядке. Из чего следует, что никакого поджога капитан Огарков не усматривает — как всегда, в таких случаях, виновата электропроводка.
Конечно, он — Брызгалов — не отказывается от частного расследования, но пусть Виктор Евгеньевич не обольщается: в лучшем случае, ему удастся назвать имена заказчиков и исполнителей, но чтобы привлечь их хоть к какой-то ответственности — ничего не выйдет. С чем Хлопушин вполне согласился: я, дескать, Геннадий Ильич, предполагая с кем приходится иметь дело, с самого начала не только на суд, но и ни на какие громкие разоблачения не рассчитывал — вполне достаточно будет установить: кто именно — и куда конкретно тянется эта цепочка. Что, разумеется, само по себе очень не просто, стало быть, он не отказывается от услуг майора и просит продолжать расследование на прежних условиях.
Рассказ Брызгалова настолько сильно задел Окаёмовскую совесть («астропсихолог», блин! предсказал — напророчил! измышлял, понимаешь, какое-то фантастическое стечение обстоятельств, а всё вышло куда страшнее и проще! твой злосчастный прогноз напрямую привёл к гибели Алексея! а заодно — и к самоубийству Валечки!), что, кое-как высказав своё мнение относительно Красикова, астролог полностью ушёл в себя.
Естественно, это было замечено окружающими, и из сочувствия к Окаёмову — да уж, не позавидуешь! и дёрнуло же Брызгалова дословно передавать красиковские показания! хотя, конечно, следователь не знал об авторстве рокового предсказания! — никто не попытался вовлечь Льва Ивановича в общую беседу. Даже Танечка не могла найти никаких утешающих слов, а лишь, пристроившись рядом, закинула на плечи астрологу левую руку, давая этим понять расстроенному Лёвушке, что она с ним везде и всегда — и в радости, и в горе. И прозвучавшее вдруг обращение Ильи Благовестова, оказалось освежающим дуновением ветерка не только для астролога — для всех.
— А давайте-ка, Лев Иванович — моего вина. Нет, не отрицаю, душевные самобичевания бывают порой полезны, но во всём надо знать меру. А вы, по-моему, самоедничаете чересчур интенсивно. И это уже может пойти во вред. Так что… Пётр Семёнович — не в службу, а в дружбу?..
Обрадованный этой, так вовремя прозвучавшей просьбой, Пётр принёс оставленную в прихожей огромную сумку, достал из неё объёмистый глиняный кувшин, бутылку коньяку, а также пирожные, ананас, мандарины, сыр, ветчину, банку маслин и нарезку из осетрины. Ахнувшая Танечка мигом накрыла на стол, и Илья всем — даже непьющему Малькову — налил по бокалу вина. Которое после первого глотка вовсе не показалось астрологу попробованным им в гостях у «сектантов» божественным нектаром. Второй глоток разочаровал ещё больше: обычная сухая кислятина — к тому же, с неприятной горчинкой. Но после третьего… какое, к чертям, вино! Эликсир жизни! Бальзам для души! Смейтесь, смейтесь над этой высокопарностью — но! Когда вопит ущемлённая совесть и эти вопли терзают душу — то! Всякое, снявшее боль, лекарство покажется эликсиром жизни! А любой его вкус — божественным!
Выпив бокал до дна, Лев Иванович понял: какую бы высокую оценку, отведав его впервые, он ни дал вину Ильи Благовестова — недооценил его в тысячу раз! Во многие тысячи! В десятки и сотни тысяч! В миллионы раз! Ибо это, налитое Ильёй из глиняного кувшина, будто бы обыкновенное виноградное вино — теперь уже никаких сомнений! — воистину ТО вино. Которое — не из земных виноградников. И бывшие проведённой на тюремных нарах ночью фантазии о его происхождении — отнюдь не фантазии. Всё именно так и обстоит: обыкновенное неземное вино. И, соответственно, Илья Давидович — обыкновенный…