— А как же мы, женщины?! — возмутилась Танечка, — отец Никодим, меня всегда бесил мужской шовинизм наших священнослужителей, и вы — туда же! Говоря о Церкви Христовой Заповеди — Церкви, основанной только на Любви, без примеси Страха — вы совершенно игнорировали нас, женщин. Хотя, смею надеяться, и у меня, и у Машеньки, и у матушки Ольги, и у Елены Викторовны не меньше любви, чем у вас, Лёвушки, Петра, Павла и Андрея. А может — и больше! Вот только… — Татьяна задумалась и после небольшой паузы продолжила менее уверенным тоном, — как же злодеи — которые мучают и убивают людей? Им — что? Так никогда и не воздастся за совершённые злодеяния?
— Танечка, — обратившись к артистке, Илья Благовестов заступился за священника, — ты сама же и ответила на заданный отцу Никодиму вопрос. Я, Лев, Павел, Пётр, Андрей, Никодим Афанасьевич, ты, Машенька, матушка Ольга, Елена Викторовна — ни в ком из нас нет столько Любви, чтобы преодолеть нашу природную — звериную — мстительность. Ни в женщинах, ни в мужчинах — ни в ком. А чтобы твой — очень непростой — вопрос не повис в воздухе, попробую ответить, исходя из того, что прозреваю там. Конечно — очень приблизительно, ибо та реальность имеет мало общего с нашей. Понимаешь, Танечка, причиняя вред другому человеку, мы, как бы это сказать, обезличиваем свою душу. Растворяем её в биологическом — животном — начале. И, соответственно, чем больше причинённый нами вред, тем аморфнее становится наша душа. И, поверь мне, вновь обрести индивидуальность, выделиться из коллективного бессознательного, ей будет очень нелегко. Потребуются миллионы лет, чтобы, осознав глубину своего падения, душа злодея смогла начать восхождение к Свету. Нет, Танечка, это не наказание в нашем земном понимании — это особенность Человека как ипостаси Бога.
— Что ж, Лев Иванович, — подал голос долго молчавший Павел Мальков. — После слов Ильи, я попробую сформулировать «Символ веры». Тот, который должны принять все, считающие себя принадлежащими к Церкви Христовой Заповеди. Итак:
«Верую, что Бог, Мир и Человек — это Одно. Верую, что Человек есть необходимая ипостась Бога, также как Бог — необходимая ипостась Человека. Верую, что Человек не пал, а ещё не поднялся…»
— Погоди, Павел Савельевич, — обычно мягкий Илюшенька Благовестов вдруг резко перебил друга, — по-моему — всё это лишнее. Человек может вообще не верить в Бога, но если Заповедь Иисуса Христа «да любите друг друга» является основополагающей в его жизни, он уже принадлежит к Церкви Христовой Заповеди, ибо понимает главное: грехом является только — и только! — причинение вреда человеку. Всё остальное, не связанное с насилием, — особенности сексуальной жизни, пищевые пристрастия, неверие в Бога, высказывание «еретических» мыслей и т. д., и т. п. — грехом не является.
— Правильно, Илья! — вдруг отозвался с кушетки протрезвевший к этому моменту Михаил Плотников, — можно не верить в Бога и быть христианином. Ну — если стараешься соблюдать Его Заповедь. А если вредишь другому — сколько ни кричи о своей любви к Богу — останешься свиньёй! И вообще, — художник встал, пошатываясь подошёл к столу, наполнил бокалы неземным Илюшенькиным вином, но вдруг передумал и, достав из холодильника бутылку водки, разлил её по рюмкам: — Не чокаясь. За Алексея и Валентину. Чтобы им было легче восходить к Свету.
Согласившись с Михаилом, все молча выпили. Тост за нарождающуюся Церковь Христовой Заповеди был произнесён позже. Дружно — всеми тринадцатью участниками застолья.
Апрель 2002 — апрель 2004, апрель — декабрь 2008.