— В общем — да. Но, Лев Иванович, если честно… молния, как говорится, ударила несколько раньше. В середине октября. Когда Андрей с Людкой приехали к нам на субботу и воскресенье. Людка тогда с моим Николаем осталась пьянствовать на даче, а мне вдруг захотелось пойти в лес. Взяла бутылку сухого, несколько бутербродов со стола (не помню с чем) и пригласила Андрея — ну, составить компанию. Конечно, я тогда смотрела на него как на мальчишку, которого знала с детства. И он меня звал тётей Леной — хотя вымахал за последний год где-то под метр восемьдесят. Ну, гуляем мы, значит, в кленовой роще, (а кленовая роща в октябре — это, скажу вам, нечто! обалдеть можно! тишина, золотые листья, но главное — свет! отовсюду! неяркий, ровный — медовый свет! как в раю!), а когда вышли на опушку — тут меня молния и ударила. Голова закружилась, деревья зашатались — в Андрее я вдруг увидела мужчину. Своего. Единственного. И, знаете… сделалось как-то разом и жарко, и стыдно, и… радостно! Очень! И, конечно, телесная истома, соблазны всяческие. Вы уж, Лев Иванович, меня простите, но я давно не девчонка… давно понимаю — чего хочу. А тут… как говорится, бить меня некому… представила, что мысленно раздеваю Андрея… нежно его целую… ну, и всё остальное — вы понимаете… Нет, Лев Иванович, тогда я с собой справилась. Велела Андрею открыть вино и прямо из горлышка выпила полбутылки. А после присела на поваленное дерево — ноги вдруг стали ватными. А Андрей тогда — нет. После сказал мне, что тогда ничего не почувствовал. Его молния ударила чуть позже. Ночью. В постели. Когда он, вспоминая мою внезапную слабость, долго не мог заснуть. Вот так у нас, Лев Иванович, и началось…
Внимательно и с большим интересом выслушав этот рассказ Елены Викторовны — насколько же он отличался от её недавних недобрых сплетен о стерве-Милке! — Окаёмов взял с полки таблицы эфемерид и быстро нашёл нужную страницу.
— В октябре, говорите, девяносто седьмого? Да это же, Елена Викторовна, прямо-таки классический пример воздействия транзитирующего Урана! Весь октябрь и начало ноября он образовывал оппозицию к вашему натальному соединению Солнца с Луной и — одновременно! — секстиль к натальному Урана Андрея. По всем астрологическим канонам и вас, и его в это время любовная молния просто не могла не ожечь! Конечно, другое дело — насколько серьёзно…
— Лев Иванович — неужели?! А почему вы тогда сомневаетесь? Ведь если астрология всё так хорошо объясняет, то какая разница, наука она или не наука! Ведь если можно вот так, как вы, по звёздам читать судьбу — то это… это важнее любой науки! Знать будущее… это же — чёрт возьми! — почище всякого колдовства! Я теперь, кажется, понимаю, почему вы меня почти что высмеяли… ну, когда я вам сказала, что Людка хочет обратиться к колдунье. Наверно, подумали: какая дурочка! Боится порчи и не знает, что всё уже предопределено!
Выслушивая сей панегирик во славу астрологии, Окаёмов думал: «Нет, госпожа Караваева вовсе не дремучая древлянка. Напротив, выражаясь «по-современному», очень даже продвинутая. Но всё равно — древлянка. Как, вероятно, 99, 99 процентов ныне живущих женщин. И 99 процентов мужчин. А вот в чувстве юмора Елене Викторовне он отказал напрасно: она вполне уловила его скрытую иронию, другое дело, что немного обиделась, но в этом виноват только он сам — недоопохмелившийся кретин!»
— Елена Викторовна, польщён вашей высокой оценкой моей скромной деятельности — увы! Если бы всё было так просто и однозначно! Астрология была бы строго засекреченной «государственной» наукой. Каковой, впрочем, она являлась в древности. Правда, наряду с некромантией, гаруспицией и прочими бесчисленными разновидностями «предсказательных» наук.
— Но, Лев Иванович, — почему?! Вы только что так хорошо объяснили нашу с Андреем внезапную страсть… ну — транзитом Урана… а сейчас сами же насмехаетесь?
— Вовсе, Елена Викторовна, не насмехаюсь. Нет, хочу, чтобы вы поняли, что с астрологией всё не так просто, как это может показаться. Да — объяснил. И на ваш взгляд — удачно. Но ведь, Елена Викторовна, — задним числом! Вот в чём загвоздка! А теперь представьте себе: в тот судьбоносный октябрьский день вы бы не пошли в лес, а остались за столом на даче — в обществе Людмилы и вашего мужа? Подумайте, Елена Викторовна, в этом случае состоялась бы «любовная молния»? Ведь, полагаю, в том, что она сверкнула, осенняя золотая роща сыграла очень немаловажную роль?