ГЛАВА 2
Легория встречает меня проливным дождем и прохладной погодой. В принципе, нормальное явление в родных краях, после изнуряющей жары в Вилемие так вообще сказка. Не говоря уже о том, что погода под стать моему состоянию души. Такая же мрачная и плачущая. Впрочем, плачу я исключительно глубоко внутри себя, во внешний мир не пробивается ни слезинки.
Заморозка.
Нет, все-таки крайтонская погода не совсем меня олицетворяет. Вот если бы град пошел или снег, то возможно. Что вполне вероятно где-нибудь в Морийских лесах, на территории Доминика, куда мы сразу же едем. Здесь горы, и некоторые вершины даже летом укутаны снегом.
Поселение вервольфов несколько лет было моим вторым домом. Да, у меня была собственная квартира в Крайтоне: на гонорар, который мне платил Доминик, я сняла вполне сносное жилье. Но при этом я часто бывала в Морийских лесах, приезжала по делам стаи или в гости к Чарли.
Поэтому сейчас меня накрывает ностальгией, которую я испытываю при виде небольшого городка, аккуратных домиков, расположенных вдоль серпантина, уводящего на вершину холма, к дому альфы. Мы проезжаем по мосту, под которым течет быстрая, полная порогов река, и я ловлю это ощущение дома. Ловлю, пытаюсь поймать, и почему-то не чувствую такой радости, как раньше.
Будто дом у меня теперь в другом месте. А может, просто дело в этой вынужденной заморозке, куда я себя отправила?
Особняк альфы – трехэтажное каменное здание с деревянными внешними балками, больше напоминает замок, чем дом. Хотя бы потому что стоит тут уже несколько столетий. Но вот запущенным не выглядит: благодаря появлению Чарли в жизни Доминика, особняк даже больше расцвел, превратившись из мрачной махины в дом в том самом теплом смысле. И он нравится мне больше их особняка на побережье, у этого есть стиль, история.
Сейчас, правда, я все это отмечаю краем сознания. Или, скорее, осознания. Меня больше интересует Чарли, стоящая на ступеньках под балконом и держащая Анхеля на руках. Я хотела броситься к ней, уже толкнула двери замедляющего ход автомобиля, но Рамон меня удержал на сиденье.
– Ты что творишь, Венера? – рычит он.
– Хочу обнять подругу и ее сына, – цежу в ответ, мгновенно заводясь.
– А о себе ты подумала? Так же можно переломаться.
Он утрирует и изображает заботливого мужа. Вот только муж у меня теперь другой. До сих пор не приду в себя от мысли, что я сбежала от супруга.
– Какая тебе разница? – интересуюсь. Разницы вообще уже никакой – кортеж авто уже остановился. – Переломаюсь я или нет.
– Разница есть. Мертвой ты Саре не поможешь.
Имя моей девочки как выстрел в самое сердце.
– Ты жесток, – говорю я.
– Может быть. Если это единственный способ до тебя достучаться.
Я ничего не отвечаю, все-таки выхожу под дождь, наконец-то обнимаю Чарли и крошку Анхеля. Который уже совсем не крошка. Парень вырос, ему уже четыре месяца. Но именно в этот момент, при виде чудесного, со светлыми кудряшками и упрямым выражением личика, Анхеля плотина в моей душе рушится.
И обняв его, я начинаю рыдать.
Со стороны это, наверное, жутко, потому что Чарли широко распахивает глаза, она начинает в панике суетиться.
– Что… Венера? Прости! Мне не надо было выносить Анхеля, но я с ним почти не расстаюсь. Доминик, забери его, пожалуйста!
От этого я плачу еще сильнее.
– Не надо, – прошу я. Как же неловко получилось, еще и напугала всех, в том числе Анхеля. Правда, его младенческий рев прекращается тут же, стоило ему перекочевать на руки отца. Но Чарли уже обнимет меня и буквально тащит в особняк.
– Все хорошо, милая. Все хорошо. Ты дома.
Дом. Какое желанное слово, но все, абсолютно все вокруг делает все, чтобы я почувствовала себя именно так. Дома. Чарли окружает меня заботой со свойственным ей рвением. У нее собственный малыш, но сейчас я чувствую себя маленькой девочкой в объятиях любимой матери, готовой порвать любого, кто причинит мне вред или боль. Она оттесняет Рамона, а может, он оттесняется сам, я не знаю, и ведет меня в гостевую спальню, где я могу наконец-то выплакаться. В ее объятиях, в тепле, в уюте.
Я плачу и плачу, будто во мне несколько грозовых туч с водой, но слезы спустя время заканчиваются, на моих щеках остаются лишь их следы, а на языке чувствуется привкус соли.