Староста-охранник ушел в канцелярию оформлять прием-сдачу этапа. Блатные подвинулись ближе. Впереди у них скуластый, по- монгольски с низким лбом, не поймешь каких лет. Руки кинул назад, на спину, в рукава телогрейки засунул. В скошенном рту дымил крючок махорочный.
— С прибытием, землячки!
— Здорово, если не шутишь,— ответил дядя Витя.
— Откуда будете? Наших тут нет?
— Это каких ваших?
— Ну тех самых... Шуриков,— скуластый улыбнулся и подмигнул.
— Которые по амбарам и клетям?..
— Вот-вот.
— Таких нету. Поищи в другом этапе. У нас все работяги-трудяги. Сидят по бытовке: халатность, растрата...
Ленчика поманили пальцем: подойди, мол. Двое сразу уцепились под руки, смеются, в глаза заглядывают. Пальцы холодные, цепкие по карманам зашарили. Ленчик дернулся: «Свой же я, ребята!» Сказал, не подумав. И сразу в голове кольнуло: «Молчать надо бы».
Его отпустили. Только скуластый пробурчал вслед:
— Брянский волк тебе свой!
Вечером повели в баню. На всех полкуска мыла. Делили ниткой.Ленчику сунули тонкий ломтик. Раздеваясь, он увидел порез нэ подкладке пиджака, схватился рукой за внутренний карман—пусто' Увели последнюю десятку... Это еще там, во дворе, когда блатные под руки держали. Вздохнул: «Что поделаешь? Придется жить н? одной пайке. С десяткой можно бы сахару, махорки прикупить. Теперь шиш».
Один раз только успел Чепезубов намылить голову. Пока ходил цедить воду, стащили мыло. Затуманенными глазами обвел моющихся. «Вот сволочи! Разве найдешь? Может, самому попробовать?» Ходил между лавками, присматривался, прицеливался. Куда там? Никто мыла на лавке не оставлял. Лишь он дурак-простофиля выискался.
И нервы его не выдержали. Заплакал. Жалко было десятки. Жалко было мыла. Хорошо, что парно в бане, дух спирает, кто там углядит, слезы ли текут по щекам, пот ли из тела вышибает жаром с полка.
Всех прибывших с этапом вызвали на комиссию. В комиссии одни заключенные. Ни от рудника, ни от администрации колонии никаких представителей. Ленчик поразился. За красной, измазанной чернилами, скатертью сидели люди как люди. Побритые, опрятно и чисто одетые. Не подумаешь, что заключенные.
Подошла очередь Ленчика. Он сказал комиссии, что хотел бы на паровоз, начал врать, как его учил дядя Витя.
— Обязанности знаешь?—спросили его.
— А как же! Соблюдать режим агрегатов...
— Ладно, не гуди. Скажи вот что... Если машинист утратил способность управлять паровозом, что ты сделаешь?
— Остановлю состав: закрою регулятор, а реверс поставлю на центр. О случившемся доложу конвою... Как положено.
Из писем Ленчика Чепезубова Николаю Вылкову:
«Ты скажешь, что я вру, но хоть что думай, а я числюсь здесь помощником машиниста. Попался мне на этапе один добрый старикан и обучил меня. И была комиссия, и я прошел по всем статьям, хотя строгого экзамена не было. Тут все же колония, а не железная дорога, и выбор у них не очень-то богатый.
Старикан этот—зовем мы его дядя Витя — поручает мне уголек кидать в топку да следить, чтобы блестело все на паровозе, а так, чтобы какого другого дела, пока не поручал. И живу я ничего. Правда, деньги сперли и обхожусь пайкой и баландой. Ты спрашивал, не воруют ли хлеб. Отвечаю, что кровную пайку твою никому нельзя брать. Нельзя ее и проигрывать в карты. Сахар можно за год и за два проиграть. Но кровную пайку ни у кого не трожь, а то убить могут за такую подлость.
Возле нашей зоны большая гора, и в ней, в глубине, камень ценный. Этот камень мы и возим на фабрику с дядей Витей. Там он в дробильных машинах превращается в пыль. Эту пыль промывают на флотационных машинах и то, что там потяжелее, все оседает. Это — металл вольфрам.
А эти дни руду не возили, и я ишачил вместе со всеми на фабрике. Приятного мало. Куда ни посмотришь—колючая проволока, собаки близко лают. Не то, что на паровозе... Но зато можно увидеть такое, что ахнешь.
Однажды заключенные украли козла. А было так. Козел этот повадился ходить на фабрику. Ходил там и все чего-то вынюхивал, может быть, жрать хотел, траву какую особую искал. Местные воль- нлшки’, которые ишачат на фабрике, уверяют, что от вольфрама трава что-то получает и растет лучше. Не гнаю, так это или врут, но козла я сам видел. Пришел десятник со склада дровяного и говорит: «Уведем его в зону». А как уведешь? Охрана же кругом. «Это,—говорит,— ничего, что охрана, не такие дела делаются. У меня,—говорит,— кое-какое барахло завалялось, списанное с лесоповала, и мы этого козла обмундируем, что надо. Не заметят». И все согласились с ним. Приманили козла хлебом в дровяной склад и там обмундировали. А когда вечером в рельсу брякнуло: «Кончай дело, шагай в зону смело», вывели козла дыбком... под передние лапы взяли и в пятерку затулили и держат там. Колонна тронулась, а в воротах счет ведут. Одна пятерка, вторая, третья, четвертая...