Ей стало жалко эту женщину, у которой беда и, видать, большая беда, если она стоит тут под шумами дождя и жалуется и просит кого-то о чем-то.
Чимита подошла к ней и предложила отойти под карниз крыши, где не сеяла дождевая морось. Женщина покорно согласилась, и там, согреваясь под защитой камня и железа, они обе мало-помалу разговорились.
Узнав, что Чимита землячка Шайдарона, женщина смутилась и почему-то быстро стала застегивать пальто. Она замолчала, думая о чем-то своем, а Чимита не нарушала ее раздумий, потому что понимала состояние собеседницы. Та только что сказала ей, что от нее уходит муж...
— Вы извините меня, милая девушка,— снова заговорила женщина.— Может быть, это и унижение с моей стороны... Хотя, конечно, унижение. Чего уж там! В моем положении раздумывать и выбирать не приходится. У меня дети. Ради детей... Только ради детей! Дело в том, что... мой муж собирается уехать с женой одного инженера из треста. Я была у этого инженера. Думала найти у него поддержку. А, по-моему, он вовсе и не помышляет удерживать свою жену от ужасного шага. Может быть... Милая девушка, извините. Очень неудобно... Так неудобно говорить вам. Нельзя ли как-то повлиять хотя бы на того инженера? Его фамилия Трубин.
— Но что я сделаю?— Чимита развела руками. — Разве я могу вам помочь?
— Поговорите с управляющим. Он вызовет Трубина. Убедит... Мужчина с мужчиной...
Женщина приложила платок к глазам.
— А вы сами сходите к управляющему. Почему бы вам не сходить?
— Неужели вам так трудно?
И вот уже нет для Чимиты никакого шума дождя. Остался в ушах только голос: «Неужели вам так трудно?» И жалости тоже нет. «Как она не понимает, разве можно просить, не зная, за кого?»
Чимита облегченно вздохнула: из-за поворота вывернулось такси.
Внешне Софья, может быть, мало изменилась. Черные волосы с пробором спадали ей на плечи. Прямой, слегка удлиненный нос, мягкие припухшие губы, серые выразительные глаза. Вероятно, не часто бывают такие лица у женщин. Когда Трубин смотрел на нее сбоку, ему казалось в ней что-то мужское и, чтобы передать кому- либо из своих знакомых тот видимый ему образ жены, он не находил ничего более подходящего, как сказать: «У нее что-то гоголевское, да-да, в ее профиле... Этот характерный нос и эти волосы». Все находили, что Трубин, пожалуй, прав. И даже кто-то пошутил: «Есть же тургеневская женщина. Почему не быть гоголевской?»
Софья работала в производственном отделе инженером по финансированию. Строительные участки, субподрядные организации, Стройбанк... Одни подают сведения, другие — требуют. А Софья между ними. У нее два белых листочка и один синий. Синий —это акт приемки строительно-монтажных работ. Белые — это справка о стоимости строительных работ и акт приемки выполненных работ. После каждого месяца и после каждого квартала и года Софья оформляла эти акты и справку и отсылала их в Стройбанк для того, чтобы стройка финансировалась.
Три листка: два белых и синий. А в них было упрятано до сорока тысяч расценок. Из-за этих расценок у Софьи вспыхивали споры с начальниками участков и представителями субподрядных организаций. Приходилось шуметь до хрипоты, до болей в затылке, вытаскивать из шкафа толстые справочники... Пока отправишь эти три бумажки в Стройбанк с подписями заказчика, подрядчика и субподрядчика, на все наглядишься и всего наслушаешься.
Григорий учил ее, как проверять субподрядчиков и строительные участки. «Ты пойди туда-то и посмотри то-то,— твердил он. —
А то они опять тебе «клинья забивают». И она шла, находила ошибку, просчет или просто жульничанье и вносила поправки или в белую бумажку, или в синюю, не давая никому «забивать клинья».
Григорий для нее — первая любовь. Тут все первое... Все надо познать, испытать, прочувствовать. Его рука легла ей на плечо. Это первый раз... Осторожно, будто невзначай, пожал ей пальцы. Первый раз... Привлек к себе. Первый раз...
Она то тянется к нему, то убегает, рвет непрочные, а, может, наоборот, самые прочные нити первой любви. Когда он впервые обнял ее, она вспыхнула, наговорила резкостей и ушла домой. Что-то обиженное, оскорбленное поднялось в ней, защищая все легко ранимое и хрупкое. Может быть, вот так же цветок принимает на себя весной первое в его жизни солнце, закрывая себя от ожогов капельками росы.
Григорий провожал ее вечером. Она показала на каменный дом: «Вот здесь мы жили недавно, а теперь надо еще идти дворами и еще улицей». Григорий вздохнул: «Жаль, что переехали. Мне бы было ближе». Она остановилась и сказала зло: «Не ходи тогда!» И быстро пошла, почти побежала. Он тоже разозлился: «Подумаешь!» Повернул домой.