Только с лесом я лажу и нахожу общий язык, с людьми я постоянно конфликтую. Прочитав Ваше письмо из лесу — вы просите: давайте навестим деда Федора и бабушку Татьяну в деревне Нюрговичи... И вот я решила навестить и немного помочь Вашим старикам. С большим трудом достала билет. И вот я в Харагеничах. Хорошо, Ваши ушлые рыбаки подсказали, что деда еще осенью перевезли в Корбеничи, а то бы так и ушла в Нюрговичи. И вот я в деревне Корбеничи. Но, к сожалению, прожив в ней неделю, я не встретила добрых людей, о которых Вы пишете. Потому что эти Ваши «добрые вепсы» успели скосить весь клевер себе, забыв о бычках, и в магазине мне отказали в 2 кг муки, не для себя, а для деда.
«Добрыми вепсами» я хочу назвать только Федора Ивановича и Богдановых, бабу Катю и тетю Дусю , о Василии воздержусь. Деда, чувствуется, как парализовало в этой деревне, он здесь даже еще больше оглох от переживаний и от переезда. Здесь он не чувствует такой воли, и это очень заметно, как в своих Нюрговичах. Отовсюду гоняют его овечек, жалуется мне, что, Кира, видимо, придется расстаться с овечками, потому что не знаешь, где косить, да я бы помогла. А вообще-то, если бы не моя работа, пошла бы хоть пешком к директору совхоза и выхлопотала ему совхозного сена, дошла бы и до председателя райисполкома. Уж это-то заслужил за свою тяжелую долгую жизнь дед Федор Иванович. Да, дед, чувствуется, сильно сдал после этого переезда, да и Татьяна Максимовна постоянно хворает. И печку кто им перекладывал, обломать бы им руки.
Не знаю, изменится ли отношение деревенских к бычкам, когда выстроят новый скотный двор, сомневаюсь. Уж очень наплевательски относятся и трактористы, и кто кормит бычков. Лишь бы день прошел, и ладно. Вообще, от Ваших деревень у меня осталось тягостное воспоминание. Особенно мне жаль голодных и грязных бычков, которые, кстати, не гуляют, а стоят по колено в навозе в душном скотном дворе.
В глубинке намного сложнее и одновременно проще. Здесь не очень-то прячут неправедные дела. Они — на виду. А бороться с ними труднее. В Нюрговичи так и не пришлось сходить, посмотреть избу деда. Извините, что отнимаю у Вас столько времени. Письмо, конечно, и не мечтаю от Вас получить, а автограф на Вашем рассказе очень бы хотелось иметь. С уважением к Вам и Вашему таланту, как Вы пишете о лесе.
Кира Георгиевна».
Что я могу сказать Вам, Кира Георгиевна? Правда Ваша. Но ведь то, что Вы увидели в Корбеничах, можно увидеть в тысячах деревень нашей России. Названы первопричины явлений и последствий: «раскрестьянивание», «отчуждение работника от земли» и т. д. и т. п. Предлагаются и радикальные мерьы, чтобы несчастным бычкам не стоять по колено в наземе: «аренда», «кооперация», «фермерское хозяйство»... Но это суть формы, проекты, а люди стали добрыми или не очень — при заведенном порядке жизни, немилосердном; применяясь к нему, как выжить. Вам, кажется, не очень понравился Василий Богданов. Представьте себе, он множество раз забирался в пекло мартеновской печи, остуженной самую малость — мартен нельзя совсем остудить, непрерывный процесс, — находил там изъян и починял; его легкие изъязвлены кремниевой пылью — профзаболевание силикоз. Такого обжига у него и характер.
Помню, на сессии сельсовета в Корбеничах не могли решить вопроса о перевозчике: кто перевезет в лодке через Капшозеро? Кто Вас перевез, Кира Георгиевна? За сто двадцать рэ перевозить не идут, да и некому, а через озеро-то не перепрыгнешь, не глубинка — глубина. В магазине провалился пол, починить тоже некому, не на что. Собрались открыть школу, на двоих первоклашек, а в школе поселился дед Григорий, уперся — давайте квартиру в Пашозере, а так не уйду. Квартиру не дали, дед не ушел, школу не открыли. Ни один вопрос на сессии не решился с пользой для населения. И так всю дорогу. Еще летом — ладно, на ягодах-грибах перебиваются, а зимой и вовсе небо в овчинку.
В зиму 1989 года я получил письмо из Нюрговичей от Ивана Текляшева — в последний раз тогда зимовали в родном селенье две семьи: Текляшевых и Торяковых. Вот письмо в том виде, как написано, с маленькими орфографическими поправками для понятности:
«Дорогой Глеб Александрович!
Получили от тебя открытку, большое тебе спасибо, дай Бог тебе больше здоровья, что ты не забыл нас. Глеб Александрович, у нас в деревне Нюрговичи кроме снегу никого нету. Живем два месяца, как ведьмеди в берлоге, нету ни свету, ни телефона (бабушке Татьяне Максимовне за 80, ее измучила астма. — Г. Г.), радио не говорит, дороги с осени нету, только одна тропинка от нас к Торяковым дяде Феде и к нам, больше никакого следа нету. Я езжу на работу в Усть-Капшу по озеру на лыжах (в один конец 15 км, под слоем снега вода — наледь; на лыжи налипает по пуду. — Г. Г.). Вот такие у нас дела.