– Но ведь прежде революции побеждали. Ленин победил, а с ним была всего горсточка.
– Ленин действовал в условиях вакуума власти. Вай, поправь меня, если я неправ: революции побеждали в том случае, – и только в том случае, – когда правительства начисто сгнивали или отсутствовали.
– Неправда! А Американская революция?
– Это когда Юг откололся?
– Нет, не тогда, а сотней лет раньше. У американцев было с Англией примерно то же, что у нас с Эрзлёй, и они победили.
– Ах, ты про ту. Но ведь Англию тогда крепко взяли в оборот. Франция, Испания, Швеция, то есть, я хотел сказать – Голландия. И Ирландия. Ирландия тоже в ту пору бунтовала. О'Келли в ту пору жили там. Ваечка, если бы вы смогли подстрекнуть беспорядки на Эрзле – ну, скажем, устроить войну между Великим Китаем и Северо-Американским директоратом или протолкнуть бомбардировку Европы Пан-Африкой, – я первый сказал бы: вот подходящий случай прикончить Вертухая и послать Главлуну, куда следует. Но не в нынешних условиях.
– Ты пессимист.
– Нихьт. Реалист. В жизни не был пессимистом. Слишком я лунтик, чтобы хлестаться без подсчета шансов. Дайте мне один шанс из десяти, и я попру «ва-банк». Но чтобы наверняка один из десяти.
Встал, креслице отодвинул.
– Поели?
– Да. Балшойе сэпснбоу, таварисч. Великолепно!
– Очень рад. Вали на койку, я стол и тарелки приберу. Нет, помощь не требуется. Я хозяин.
Убрал стол, отослал посуду, кофеёк и водку оставил, сложил стол, креслица пристегнул, обернулся поговорить.
А Ваечка моя во весь рост вытянулась на коечке, спит, рот открыт, и лицо как у малого ребенка.
Тихонечко прошел в ванную, закрыл за собой. Соскоблил с себя грязь – легче стало, но прежде простирнул трико и повесил сушиться, чтобы надеть, когда из ванны вылезу. По мне, хоть мир перевернись, лишь бы я был после ванны и в свежевыстиранном.
Ваечка спала, и в этом вся проблема. Я взял номер с двумя койками, чтобы она не подумала, что я к ней пристану насчет эник-беник. Не то, чтобы я был против, но она ясно сказала, что не хо. Но мою койку надо было разложить из ее и комплект белья тоже взять из-под нее. Получится у меня развернуть станок без грохота, поднять ее, как хилое дите, и потом уложить обратно? Сходил в ванную, привинтил руку.
И решил подождать. Телефон был с заслонкой, вряд ли я Ваечку разбужу, а на душе тревожно. Я сел при телефоне, опустил заслонку и набрал «MYCROFTXXX».
– Здоров, Майк.
– Хэлло, Май. Хохмочки разметил?
– Чего? Майк, у меня минуты свободной не было, а за минуту только ты успел бы, я – нет. Как выдастся время, первым делом займусь.
– Окей, Ман. А нашел не-дурака, с которым мне поговорить?
– И на это тоже времени не было. Хотя, впрочем, погоди.
Я глянул поверх заслонки на Вайоминг. «Не-дурак» в этом случае – это прежде всего человек, способный на сочувствие. Кому-кому, а Вайоминг этого не занимать. Хватит ее на дружелюбие к машине? По-моему, да. И доверяя заслуживает. Не только потому, что мы с ней вместе в переплет угодили, но и поскольку подпольщица.
– Майк, ты как насчет того, чтобы побалакать с девушкой?
– Девушки – не-дураки?
– Некоторые очень даже не дуры, Майк.
– С девушкой – не-дурой поговорю с удовольствием, Май.
– Попробую устроить чуть позже. Майк, я попал в переплет и нуждаюсь в помощи.
– Май, только скажи.
– Спасибо, Майк. Хочу позвонить домой, но хитрым образом. Сам знаешь, кое-какие разговоры на подслухе и, если Вертухай прикажет, можно выследить, откуда звонят.
– Ман, ты хочешь, чтобы я взял твой разговор на подслух и выяснил, откуда ты звонишь? Ставлю в известность, что знаю твой домашний номер и знаю, откуда ты звонишь.
– Нет-нет. Как раз не хочу попасть на подслух, не хочу, чтобы выяснили, откуда звоню. Ты можешь вызвать мой домашний номер, соединить меня, но так, чтобы нельзя было подслушать, нельзя было засечь и выследить, откуда звоню, даже если такая программа тебе задана? И можешь сделать это так, чтобы никто не догадался, что ты обходишь задание?
Майк примолк. Поди-ка, таких вопросов ему никогда не задавали и надо было прогнать несколько тысяч вариантов, чтобы убедиться, что его программа управления телефонной сетью такую возможность допускает.
– Ман, это можно сделать. И я сделаю.
– Отлично. Ах да, надо метку поставить. Майк, если мне такое еще раз понадобится, я попрошу связь по способу «Шерлок».
– Записано. Шерлок – это мой брат. Год назад я объяснил Майку, откуда пошло его имя. Потом он прочел все рассказы про Шерлока Холмса с микрофильма в луноситской библиотеке Карнеги. Понятия не имею, как он представлял себе родство с Шерлоком. Я не решился спросить.
– Отлично! Дай мне «Шерлока» с моим домашним номером.
Чик-трак – и я окликнул:
– Мама? Это твой муженек разлюбезный.
Слышу ответ:
– Мануэль! Ты опять во что-то ввязался? Я Маму люблю больше всех женщин на свете, включая всех моих прочих жен, но она меня всю жизнь не переставала воспитывать, лишь теперь перестала, но на то была воля Божия. Я притворился обиженным.
– Я?! Мама, ты же меня знаешь!
– Вот именно. Если не ввязался, то, может, объяснишь, зачем ты так срочно нужен профессору де ла Миру, – он уже три раза тебе звонил, – почему он разыскивает некую Вайоминг Нотт, – вот уж имечко! – и с чего он решил, что ты, наверное, с ней? Мануэль, ты завел себе подружку на эники-беники, а мне ничего не сказал? Милый, у нас в семье свобода, но ты же знаешь, что я всегда предпочитаю быть в курсах. Чтобы меня не застало врасплох.
Мама всю жизнь ревновала всех женщин, кроме домашних, и ни в какую не признавала, хоть ты тут лопни.
– Мама, да разрази меня готт, никакой подружки на эники-беники у меня в помине нет, – горячо сказал я.
– Очхорошо. Я тебя знаю, ты врать не умеешь. Так что за секреты?
– Сначала надо поговорить с профессором, – (это я не врал, а зело приперло). – Он не оставил номера?
– Нет. Он сказал, что звонит по автомату.
– Ах, вот как. Если он еще раз позвонит, скажи, чтобы назвал, куда и когда мне ему звякнуть. Я тоже по автомату звоню, – (опять же, поскольку приперло). – И кстати: ты «Новости» слушала?
– Как всегда, ты же знаешь.
– Что-нибудь было?
– Ничего интересного.
– Никаких событий в Луна-сити? Ни про убитых, ни про бунт? Так-таки ничего?
– Да нет. Кто-то с кем-то поквитался в Придонном переулке, но… Мануэль! Ты кого-то порешил?
– Нет, Мам.
(Челюсть сломать ведь не значит порешить.)
Мама вздохнула.
– Ты меня доведешь когда-нибудь до кондрашки. Ты же знаешь, я тебе всё время говорю: у нас в семье драк терпеть не могут. Если припрет кого-то кокнуть, – что бывает крайне редко, – значит, надо собраться, спокойно обсудить en famille[1] и наметить, как да что. Если уж так надо ликвиднуть новенького, все должны быть в курсе. Ради доброго совета и поддержки маленько обождать – это всегда имеет смысл, и…
– Мам, да никого я не убил и не собираюсь. А эту твою проповедь наизусть знаю.
– Дорогой, держи себя в рамках.
– Прости, пожалуйста.
– Прощено. Позабыто. Надо сказать профессору де ла Миру, чтобы оставил номер. Бусде.
– И еще одно. Забудь имя «Вайоминг Нотт». Забудь, что профессор меня искал. Кто бы мне ни звонил, – знакомый, незнакомый – не важно, – ты со мной не говорила, не знаешь, где я, думаешь, что уехал в Новолен. Всех прочих в доме это тоже касается. Ни на какие вопросы не отвечать, особенно от тех, кто связан с Вертухаем.
– За кого меня принимаешь? Мануэль, ты и впрямь во что-то впутался!
– Не очень и как раз выпутываюсь, – (дай-то готт!) – Буду дома – расскажу. Пока что не могу. Жаркий привет! У меня всё.
– Жаркий привет, милый. Спакойнноучи.
– Спасибо, тебе того же. Всё.