Я сказал, мол, надо бы ознакомиться в деталях, в частности, с планом и квотами по поставкам по годам, а сходу, мол, кидаться на такое ни к чему.
– Разумеется, разумеется, – говорит. – Я дам вам беловую копию, у нас она готова. Возьмите с собой, изучите, утро вечера мудренее. Завтра еще раз поговорим. Только обещайте мне как джентльмен, что это останется между нами. В действительности тут никаких секретов нет, но прежде договорись, а потом публикуй. Будете нуждаться в широкой гласной поддержке, вам это обеспечат. Мы готовы на расходы, чтобы нанять кого позаметнее, заплатить им, что они стоят, обеспечить центрифугу на манер как ученым. Да сами знаете. Уж на этот раз мы промашки не дадим. Этот старый дурак Хайберт, в действительности-то он приказал долго жить, не так ли?
– Нет, сэр. Но маразм полнейший.
– Хорошо бы с ним покончить раз и навсегда. Вот ваш экземпляр плана.
– Сэр, кстати о старике. Профессору де ла Миру нельзя оставаться здесь. Он шести месяцев не протянет.
– Тем лучше, не так ли?
Я давай изворачиваться.
– Вы недооцениваете. Его очень любят и уважают. Самое лучшее, что я мог бы сделать, это просветить его насчет вашего плана теромоядерного запугивания и убедить, что спасти всё, что можно, – это его патриотический долг. Но так или иначе, если я вернусь без него, – мне не то, что замахнуться на это дело не дадут, меня еще до того прикончат.
– Хмм… Утро вечера мудренее. Завтра поговорим. Скажем, в четырнадцать ноль-ноль.
Я откланялся и еле дождался, чтобы меня в фургон закатили, так меня трясло. Вовек у меня не будет подхода на уровне должной высоты.
Вместе с профом меня ждал Стю.
– Ну? – спросил проф.
Я глянул по сторонам, уши потеребил. Мы сгрудились головами к голове профа, два одеяла поверх накинули. Каталка была чистая, и моя коляска тоже. Я их каждое утро проверял. Но что касаемо самой комнаты, похоже, было безопасней шептаться под одеялами.
Начал. Проф перебил.
– Про его маму и привычки потом. Давай факты.
– Мне предложена должность вертухая.
– Убежден, что ты принял.
– На девяносто процентов. Обязался изучить это дерьмо и завтра дать ответ. Стю, как быстро мы можем исполнить план РВ КГТИ?
– Уже исполняем. Ждали только, пока ты вернешься. Если дадут.
Следующие пятьдесят минут дались тяжко. Стю обеспечил тощего индюшку в дхоти. Через полчаса индюшка стал копия профа, а профа переложили на ковер. Со мной легче пошло. Как смеркаться начало, наших дублей выкатили в гостиную номера, где обед был подан. Ну, и несколько людей вошло и вышло, среди них дряхлая старуха-индюшка в сари, Стю Ла Жуа ее вел под обе руки, а за ними толстячок-бабу.
Самое трудное было доставить профа на крышу по лестнице. Он и так-то не из ходоков был, не ту жизнь вел, но вдобавок больше месяца подряд на спине отвалялся.
Но Стю ему ворухнуться не дал, вознес на руках. Я зубы сцепил и все тринадцать жутких ступенек сам одолел. Когда на крышу выполз, думал, сердце в клочья разорвет. Только бы выдержать, мысля была, только бы не отрубиться. Тихий дельталланчик скользнул из мрака точно в срок, и через десять минут мы были на борту чартерного стратолета, которым весь последний месяц летали, и еще через две минуты усвистали в Австралию. Не в курсе, почем стоило заказать эту пляску и держать наготове на случай нужды, но сработало железно.
Растянулся я рядом с профом, перевел дух и спросил:
– Как себя чувствуете, проф?
– Окей. Устал немножко. И все мои надежды рухнули.
– Уж это-то йес. Именно «рухнули».
– Да я про то, что так и не довелось повидать Тадж Махал. Пока молодой был, всё никак не приходилось. А тут два раза был под самым боком, один раз несколько дней, другой – чуть ли не сутки, да так и не полюбовался, и уже не придется.
– Да ну, могильный памятник.
– А Прекрасная Елена – просто баба. Спи, хлопче.
Приземлились в китайской половине Австралии, местечко Дарвин называется, и нас сходу закатили в корабль, уже заправленный и на пусковом стенде. Проф был уже отрубившись, и я от взлетной химии почти забалдел, вдруг вижу, Стю входит, улыбится, привязывается рядом. Я глянул на него.
– Ты с нами? А кто за лавочкой приглядит?
– А те, кто по-настоящему-то всю работу делал. Дело налажено, и во мне больше нужды нет. Хватит мне околачиваться бог знает где от дома. От Луны, имею в виду, если у тебя есть сомнения. А это, считай, последний поезд из Шанхая.
– Причем тут Шанхай?
– Это я так… Забудь, Манни. Мне кранты, я пустой. Направо-налево жуткие гроши должен. А заплатить смогу, когда кое-какие акции вверх пойдут, насчет чего Адам Селена убеждал, то есть вскоре после исторического поворота. Но я уже в розыске или буду в розыске по обвинениям в нарушении общественного спокойствия и покушениях на честь и достоинство. Считай, что я им сэкономил на своем этапировании. Как считаешь, выйдет из меня помбур в моем возрасте?
А у меня уже туман перед глазами, химия свое берет.
– Стю, на Ллуне ты не в возрасте… Начнешь, и всё… А в случчего… у нас завсегда места за столом… И Мими тебя ллюбитт…
– Спасибо, кореш, я попробую. Табло зажглось. Вдохнули поглубже! Оп!
И тут меня как стебанет под зад десятью "g"!
20
Наше летсредство по конструкции было паром, их используют для смены экипажей на спутниках, для снабжения кораблей ФН на патрульной орбите и как пассажирские доставить-снять публику со спутников-варьете и спутников-казино. Но вместо сорока душ на нем было трое нас и никакого груза кроме наших гермоскафов и бронзовой пушки (йес, эта дурацкая игрушка оказалась-таки на борту; наши гермоскафы и профова бабахалка поспели в Австралию неделей раньше нас), так что на славном «Жаворонке» было голо. Всей команды был шкипер и кибер-пилот.
Зато «Жаворонок» по ноздри был заправлен горючкой.
Мы проделали (так мне потом сказали) нормальный подход к спутнику «Элизиум» и вдруг как сигаем с орбитальной скорости на скорость убегания! Причем броском пожестче, чем старт.
Это засек крейсер ФН «Скайтрек». Нам скомандовали отставить и дать объяснения. Я об этом дознался из вторых рук, от Стю, пока приходил в себя и наслаждался шиком-блеском невесомости на одном стропе ради зачалиться. Проф был в отключке.
– Хотят знать, кто мы и что себе думаем делать, – сказал мне Стю. – Отвечаем, что мы китайский регистровый каботажник «Распускающийся лотос», нас подрядили на миссию милосердия, то есть вывезти ученых, которые на Луне застряли. И даем кодовый набор «Распускающегося лотоса».
– А как насчет автоответчика?
– Манни, ежели я получаю, за что заплатил, наш автоответчик еще десять минут назад подал нас как «Жаворонка»… а сейчас подает как «Лотос». Скоро узнаем. Только один крейсер занимает позу, с которой можно долбануть по нам, и ежели что не в струю, то, – он поглядел на часы, – через двадцать семь минут мы об этом узнаем, как считает джентльмен на проводах, который помахивает ведром с нами, а иначе их шансы достать нас практически в нулях. Так что ежели это тебя тревожит, ежели помолиться охота или тянет на что-нибудь, что в такие минуты принято, то имей в виду: сейчас самое время.
– Думаю, нам разбудить бы профа.
– Хай его спит. Лучше не придумаешь, чем моментом сигануть из мирного сна в светлое облачко плазмы. Или ты в курсе насчет его религиозной потребности соответствовать ситуации? Строго говоря, он мне в упор не казался во что-нибудь такое верующим.
– Он неверующий. Но ежели тебе приперло в этом духе, ты меня не стесняйся.
– Спасибо, обо всём, насчет чего показалось надо, я озаботился до отлета. А как насчет тебя, Манни? Преподобный отец из меня не очень, но ежели смогу помочь, то постараюсь. Есть грехи на душе, кореш? Ежели есть в чем исповедаться, я мал-мал петрю насчет грехов.