— Нет, — ответила Люда. — Где поднялись? Там, на Волге?
— Отсюда.
— Нет, не видела…
— Замерзла?
— Нет.
— Ну, не ври только! Я и то замерз.
В камышах густо пахло болотом и все время что-то шуршало тихо и осторожно.
— Давай лучше помолчим, — попросила Люда.
Лес над заливом уже потемнел, и небо над лесом окрасилось теплой розовостью. Смеркалось. Пищали комары.
Пухарев держал ружье на коленях и оглядывал небо. И когда стало совсем сумрачно, и свет неба совсем угас, и уже несносно стали кусаться комары, он вдруг пружинисто поднялся, качнул лодку и выстрелил вверх. И долго вглядывался куда-то, перезаряжая ружье.
— Ты чего стрелял? — шепотом спросила Люда.
— А ты разве не видела?
— Уток?
— Да.
— Нет, не видела.
— Ну, слышала небось, крыльями свистели…
— Нет, — сказала Люда. — Убил?
— Помирать полетели, — отозвался Пухарев. — Ты смотри, а то чего ж так сидеть.
Он говорил это таинственным и сдавленным голосом, и Люда, которой передалась значимость всего происходящего, ответила шепотом:
— Знаешь, как комары кусаются! Ужас!
— Вкусная, значит… терпи.
— Я и так терплю.
— Ладно, молчи, — зашептал он грубо и пригнулся, хищно глядя в небо.
Люда, сдерживая нервный озноб, на этот раз увидела быстро летящую птицу и поняла, что это дикая утка. Ей очень хотелось крикнуть Пухареву: «Вон, вон летит… видишь!» Но она сдержалась и со страхом следила за этой одинокой птицей, которая снижалась и поворачивала к ним…
Утка скрылась за камышами, и Люда решила, что она там села на воду, но вдруг эта утка появилась над ними и как будто закрыла собой все небо, такой огромной она показалась Люде, и в это мгновение Пухарев выстрелил. Но утка не упала. Он долго медлил и опять выстрелил, но утка, набирая высоту, летела все дальше и дальше. Петя смотрел ей вслед, не опуская ружья, а когда она скрылась за лесом, растерянно оглянулся и сказал громко:
— Во как! А верная…
Люда уже не в силах была терпеть комаров, которые звенящим облаком окружали ее. Она втянула голову в плечи, закрылась просторной телогрейкой и больше не видела ни уток, ни Пухарева. Только слышала выстрелы и свист утиных крыльев.
«Боже мой! — думала она. — Когда же это мученье кончится! Я просто не в силах терпеть… Совсем ведь темно. Чего он стреляет?»
Но она не решилась сказать об этом Пете и, проклиная комаров, терпеливо дожидалась его, закутавшись в телогрейку.
Пухарев убил чирка и был страшно доволен добычей. У чирка в темноте чисто светлело брюшко, и было приятно держать его в руках, ощущая упругое и плотное перо.
— А раньше я думала, что это утята, — сказала Люда, — что потом они вырастают в большую утку.
Пухарев улыбался, выгребая веслами из травы.
— Ну что? — спросил он загадочно. — Чего делать-то будем? А то, может быть, костер распалим?
— Не-ет, — сказала она, — поехали.
— А чего ты дрожишь?
— Я не дрожу.
— Замерзла?
— Нет.
Пухарев странно смотрел на нее из потемок и молчал. Весла он опустил, и лодка медленно плыла. Было совсем темно, ничего не видно: ни воды, ни камышей, ни леса. Люде показалось вдруг, что лодка неслышно и плавно несется куда-то вниз, вниз. Она никак не могла избавиться от этого ощущения, и у нее стала кружиться голова. Она улыбнулась через силу и сказала опять:
— Поехали.
А он смотрел на нее и молчал.
— Куда бы мне эту утку положить? — спросила она.
Но Пухарев не ответил. И она вдруг отчетливо представила себе тот переполненный магазин и тех женщин, которые били когда-то Петю по спине и смеялись над ним, над «чернобровым», зажавшим в черных пальцах батон белого хлеба.
Было пугающе тихо вокруг, и теперь Люде казалось, будто лодка плавно вздымается на волне и опадает, и она, преодолевая слабость, спросила:
— Как же ты поедешь в такой темноте?
Он откашлялся и сказал:
— Заночуем здесь…
— Нет, — сказала она испуганно, — нет, нет, ни в коем случае.
— А чего ты боишься? Ты не бойся.
— Ну как не стыдно!
— Ты же видишь — темно, — сказал Пухарев.
— Все-то ездят ведь?
Он долго молчал, а потом сказал глухо:
— Ладно. Иди вперед.
Люда знала, что, когда она пойдет мимо, Петя обязательно обнимет ее, и ей было страшно представить это. Но она нашла в себе силы подняться и шагнуть навстречу. Она покачнулась и ухватилась за плечо Пухарева. А тот действительно, как и думала Люда, обнял ее за талию, резко посадил на скамейку и прижал к себе.
— Пусти, — сказала Люда.
Она не сопротивлялась, не отпихивала его, но, нагнув голову, тихо и с каким-то слезным отчаянием в голосе повторила опять: