Она легко сдала экзамены и, не дождавшись результатов, ехала теперь к бабушке, предупредив ее телеграммой. Все складывалось так, как Люда задумала, и она была счастлива, хотя и совсем не представляла, что ей нужно будет делать после окончания техникума, где придется работать, и вообще не понимала, зачем поступила в этот техникум… Но это не беспокоило ее.
«Все чепуха! — думала она. — Все образуется. Это так много — целых три года впереди… А техникум на берегу, и Волга видна из окон. Как хорошо!»
И то, что техникум стоял на берегу реки, особенно умиляло ее и радовало, будто это и было то главное, ради чего она поступила учиться.
Она дожидалась рейсового катера и, озябнув в пустынном зале, очень хотела есть. Налево от нее, за газетным прилавком, за зелеными пыльными шторами был буфет. В буфете сидели мужчины, пили вино и пиво, и она не хотела заходить туда. Но она помнила этот буфет и знала, что раньше там всегда лежали под стеклом бутерброды с сыром, черствые булочки и стояли бутылки с фруктовой водой.
Люда задумчиво смотрела в потолок. Тяжелая люстра вдруг стала тихо и плавно раскачиваться, и она испугалась вдруг, решив, что закружилась голова, и только потом, посмотрев в окно, все поняла…
К дебаркадеру, крадучись, причаливал волжский теплоход, нагоняя волны, и от этих волн покачивался дебаркадер и тяжелая люстра в зале ожидания.
Очень хотелось сказать кому-нибудь о своем испуге и удивлении… Но в зале было пусто.
Люда разглядывала верхнюю палубу, шезлонги и занавески на окнах кают, видела людей, которые равнодушно смотрели на нее. Их было мало на палубе, и все они были в плащах. На мостике стоял помощник капитана и говорил в трубку что-то властное.
Потом дебаркадер вздрогнул, люстра кротко звякнула в высоте и сбилась с плавного своего покачивания. Теплоход, сипло и густо протрубив, уплыл. А люстра еще долго покачивалась.
Люда смотрела в окна, которые выходили на берег, и видела стриженые липы. Липы тоже долго то поднимались, то опускались…
Был август, но листья желтели и опадали, и липы за окнами были похожи на яблони, усыпанные плодами.
В село она приехала под вечер. Было все так же тихо кругом и покойно. Рейсовый катер с приглушенным мотором уверенно привалил к деревянному помосту, и женщина-матрос в берете, подняв тяжелый канат, перекинула его через борт на доски причала. А другая женщина, старая и угрюмая, в сивом плаще, приняла его. Катер мелко дрожал, и слышно было, как внизу что-то грозно отфыркивалось, бубухало, и это глухое бубуханье далеко раздавалось вокруг, и Люда знала, что все на селе слышат теперь бубуханье катера, и знала, что каждый думает сейчас о нем, потому что катер этот приходил только два раза в сутки…
Когда она сама жила здесь, то всегда думала в эти минуты: «Вот и катер пришел…» И каждый так думал: «Катер пришел…» Но Люда особенно как-то, влюбленно думала всегда об этом катере, и он казался ей добрым и заботливым трудягой, которого приятно встречать. Когда катер глушил мотор, слышно было, как шипела вода, рассекаемая носом, и людские голоса были слышны в тишине…
Но сейчас Люда смотрела на берег, смотрела на бабушку, которая кланялась ей, приговаривая что-то, и ничего не слышала, кроме глубинного буханья под ногами. Она видела пологий зеленый берег с тропинкой, белых гусей; видела березы наверху, озаренные вечерним светом, и крыши деревни, и белую церковь… И ей было радостно видеть все это и радостно было, что она родилась на этой земле и возвращалась теперь к ней, как из чужой стороны… Это чувство было так отчетливо и так оно стесняло Люду и мучило, что она, сбежав по трапу и не выпуская из руки чемодана, прижалась к старой своей бабушке и долго не могла выговорить ни слова.
— Ну вот, — сказала она наконец. — Как я соскучилась! Если бы ты знала!..
А после, когда они подошли к березам и Люда увидела желтые яблоки в этих березах и кресты на могилах, она еще сказала:
— А у вас тут травою пахнет… и тихо так…
У бабушки была крепкая изба с пристроенным хлевом и ухоженный огород… И колодец напротив. А в комнате стоял светлый зеркальный шкаф. Он был огромен, этот лакированный шкаф, и зеркало было ясное и чистое. Подле окон росли старые фикусы в ящиках. Бабушка давно хотела избавиться от этих ветвистых фикусов с поникшими лаковыми листьями, которые зимой по ночам съедали весь кислород, так что голова разламывалась… Но ей было жалко расставаться с фикусами, и они, отражаясь в высоком зеркале, с каждым годом все больше и больше заполняли комнату, придавая ей праздничный и довольный вид. Заструганные бревна стен были коричневые, полы сплошь устланы пестрыми дорожками, а лавка, выскобленная добела, широкая и удобная, празднично светлела под окнами. Хорошо было и чисто у бабушки. И пахло в доме деревянной свежестью…