Да, у него были ошибки… Были, и он заплатил уже за них и тяжкими переживаниями, и выбытием из партии. И он, и Богданов тогда, еще задолго до Октября, в эмиграции были исключены за ошибки. Горький рассказывал, что Ильич говорил тогда ему: «Богданов не вернется в партию, а Луначарский — вернется. Люблю этого человека, в нем есть французский блеск и легкомыслие…» Блеск и легкомыслие… Легкомыслие улетучилось… Боже мой, он, блестящий импровизатор, готовит выступление… Да не просто выступление, а защиту своей жизни, оправдание прожитого и пережитого…
Главное — рассказать, как Ленин относился к товарищам по партии. Как был строг, справедлив, доброжелателен… Главное — вспомнить и рассказать, что Ленин говорил о моих ошибках, как критиковал меня и как помогал встать на ноги, а не топтал…
Домой после собрания он шел удовлетворенный и почти радостный. Он выступил хорошо. Самокритично и верно по тону. Главное, он рассказал о Ленине и его взгляде на целый пласт внутрипартийных проблем, о принципах его отношения к товарищам по партии. Ему удалось сегодня главное. Из четырех ораторов, которые должны были его сегодня растоптать и заклеймить как ошибавшегося интеллигента, которые призваны были перечеркнуть всю его жизнь, на трибуну вышел только один — самый бессовестный и развязный — Авербах. И как он, Луначарский, срезал его репликой! Одной репликой. Авербах по поводу его воспоминаний о ленинских принципах отношения к товарищам по партии стал говорить, что он, Авербах, читал всего Ленина и смеет заверить, что Владимир Ильич не говорил того, о чем нам здесь поведал товарищ Луначарский.
— Это он вам не говорил, а мне лично говорил! — воскликнул Анатолий Васильевич.
Реплика вызвала смех и аплодисменты в зале, и секретарь, ведший партсобрание, строго постучал по графину. После Авербаха никто уже не вышел на трибуну выступать против Луначарского. Это безусловная победа… Однако победа в какой-то странной и бессмысленной гражданской войне со своими! Не отрицаю, в исторических условиях конца 1920-х годов чистка нужна, но она не должна протекать в авербаховских формах!
Может быть, его отставка с поста наркома просвещения открыла череду невзгод? Ведь вряд ли по собственной инициативе Молотов в 1931 году в отсутствие Луначарского на сессии президиума ВЦИКа при обсуждении кандидатур членов президиума ВЦИКа выступил против избрания Анатолия Васильевича в новый состав этого органа власти, обвинив его в связях с Троцким. Для расследования заявления Молотова была создана специальная комиссия, в которую вошли Киров и Орджоникидзе. Комиссия отвергла обвинения в адрес Луначарского. Однако пока комиссия разбиралась, выборы членов президиума ВЦИКа уже прошли и Луначарский впервые с октября 1917 года не был избран членом президиума.
В 1931 году Сталин назначил Ивана Товстуху заместителем директора нового института Маркса — Энгельса — Ленина. Товстуха уничтожал отдельные документы Ленина и собирал компромат на врагов Сталина. Ему было поручено изучить бюллетени XIII съезда на предмет, кто из делегатов голосовал против Сталина.
Идет чистка партии. Ведет ее революционер и крупный партийный деятель Мануильский. Проходит чистку и директор «Мосфильма».
— Скажите, что писал Энгельс в письме Конраду Шмидту?
— Я воспитанный человек и чужих писем не читаю.
— Запишите выговор.
В конце 1920-х — начале 1930-х годов чистки не обошли и казацкую станицу Вёшенскую. Процедура была такой: за столом, накрытым кумачом, сидел президиум, а в зале — партийные и беспартийные станичники. Выходил коммунист, клал на стол наган и партбилет и рассказывал о себе, потом отвечал на вопросы. Когда приходил черед Шолохова, дотошные станичники из года в год неизменно спрашивали: «Кто написал „Тихий Дон“?» Шолохов отвечал: «Написал я. А использовать писатель может любые документы и материалы».
Звездные игры, или О том, как вожди увлекались астрономией.
В три часа ночи в Совете народных комиссаров раздался звонок. Говорил Сталин:
— Товарищ дежурный, у нас тут интересная игра. Товарищ Ворошилов утверждает, что над Кремлем находится Марс, а товарищ Молотов — что Юпитер. Узнайте, кто прав.
Дежурный поднял с постели всех профессоров и академиков, имеющих отношение к звездному небу. Наконец астроном Фесенко, ворча спросонья, сказал:
— Это созвездие Кассиопея.
Обрадованный дежурный позвонил в Кремль:
— Товарищ Сталин, над Кремлем — созвездие Кассиопея!