– Ну, ты же сама так любишь делать. Должна понять, – прозвучал очередной словесный плевок в мою сторону.
– Как я делаю, Яс?
– Без объяснения прекращаешь общение с человеком.
– Это между мной и Савой. Я бы очень хотела поговорить с тобой, но если ты готова меня выслушать, – как жалко это, должно быть, прозвучало, потому что откуда-то со стороны послышались смешки одногруппников. – Мы же взрослые люди, Яс.
– Тогда научись вести себя по-взрослому.
Я не сразу заметила, что Ник подошел ко мне и положил руку на плечо.
– Оставь ее, – равнодушно произнес он, – это тяжелый случай.
– Я – тяжелый случай? – завопила Яс, вскакивая с места. – Тогда кто такая Лунара, которая постоянно в поиске своего места в жизни? Будь добра, Лу, найдись уже, наконец, и перестань ранить других людей!
В ее голосе звучала жгучая злость, но холодной обиды там было гораздо больше. После ее слов мне хотелось заплакать, но не в присутствии остальных. Я вернулась на место, собрала вещи и быстрыми шагами покинула комнату, а минутой позже и сам институт. Ник догнал меня уже на улице.
– Лу! – когда он взял меня за руку и притянул к себе, я уже не сдерживалась, давая волю подавленным эмоциям.
– Никогда не видел, чтобы ты так часто плакала, – его голос был не просто тихим.
– Почему у тебя охрип голос? – спросила я у него сквозь слезы.
– Поверишь, что простудился?
– Издеваешься?
– Тогда не спрашивай.
У нас небольшая разница в росте, но я все равно умудрилась зарыться в его шее, чтобы он мог успокаивающе гладить меня по голове. В его руках рождалось умиротворение, расползающееся по всему телу. Такой дар имел только он.
– Парк аттракционов еще работает? – неожиданно поинтересовался Ник.
– Да, наверное, а что?
– Идем, нам обоим нужно подышать.
***
В школьные годы, когда кому-то из нас становилось грустно, мы шли на остановку, где с разбегу прыгали в первый попавшийся автобус. Чаще всего, он отвозил нас с Никитой в новый незнакомый район, и мы боялись выйти наружу, но однажды нам повезло. Небольшой ярко-желтый автобус привез нас в парк аттракционов, где мы бывали только с родителями. Нам тогда было где-то по десять: два смелых исследователя набрались храбрости ступить на запретную землю. Так это стало нашей традицией. Мы обсуждали несправедливо поставленные оценки, злобных учителей и приставучих одноклассников, общение с которыми нас никогда не привлекало. Годы шли, темы менялись, а вместе с ними и наше окружение. У меня появились Сава и Ясмина, у Ника – друзья в компьютерном игровом клубе и сотни тысяч подписчиков на YouTube-канале. После окончания школы мы ни разу не приходили в парк, на наше место в самом его конце, где стояла наша белоснежная скамья. Среди всех остальных она самая неудобная, на нее никто и никогда не садился. Только мы.
Но на этот раз ее заняли трое ребят школьного возраста, они громко болтали и смеялись, держа в руках баночки с кока-колой, выплескивающейся каждый раз, когда кто-то из них слишком сильно дергался от смеха.
– Детство-детство, куда же ты ушло? – в голосе Ника звучало искреннее, практически нестерпимое, сожаление о том времени, которое уже не возвратить.
– По крайней мере, оно у нас было. И, кстати, довольно счастливое, – напомнила я ему, ведь мы не мученики какие-то, чтобы жаловаться.
– Ага. Просто грустно, что все закончилось, – он продолжал неотрывно смотреть на нашу занятую скамью.
– Эй, – я указала в сторону колеса обозрения, – давай прокатимся?
Спустя две минуты молчания он наконец-то отвел глаза в сторону.
– Почему бы и нет.
Ник оплатил пять кругов и пригласил меня занять место в кабине, а я начала препираться.
– Я в состоянии сама оплатить проезд.
– Угомонись. Это тебе за те полтора года, когда я пропадал в ютуберских делах и никуда тебя не приглашал.
– Но ведь я тоже тебя не звала…
– Тогда считай это платой за участие в стримах на канале, – он тяжело вздохнул, – Лу, просто полезай уже в эту чертову кабину.
– Не упоминай черта, когда мы отправляемся на такую высоту.
– Ой, к кому-то вернулось чувства юмора? А я думал мы сюда плакать пришли, – сказал он с усмешкой, когда кабина пришла в движение.
Я показала ему язык и отвернулась, чтобы дождаться открывающийся вид на город. Не то, что бы его можно назвать шикарным, к нему едва ли можно подобрать красивые эпитеты, но ведь он мой, и все в нем мое родное. Отсюда, конечно, не видны дом и школа, институт и любимые кафешки, роллердром и кинотеатр, но ведь все это где-то там, и от этого знания становилось непередаваемо спокойно, словно только катание на колесе обозрения мне и было нужно, чтобы все невзгоды остались позади.