Лунатики

Здесь нет и речи о формальном запрете, и существенны здесь слова, что доктрину Коперника не следует ни защищать, ни принимать (non si possa difendere, ne tenere). Запрета говорить о ней – нет.

Третьим документом является находящийся в ватиканских архивах протокол, который кажется противоречащим двум предыдущим документам, поскольку там сказано, что Галилею формально было приказано чтобы он "ни повторял, ни учил, и никаким иным способом не поддерживал, устно или письменно (quovis modo teneat, doceat, aut defendat, verbo aut scriptis – цитаты из материалов Процесса над Галилеем, Рим-Париж, 1877)" коперниканскую доктрину. Этот протокол, обладающий сомнительной аутентичностью, стал причиной одного из самых заядлых споров в истории науки, продолжающегося уже чуть ли не столетие. Кто-нибудь может сказать, что придание такого значения различиям между абсолютным запретом и "дать понять" – это расщепление волоса на четыре части. Тем не менее, существует громадная разница между "дать понять", чтобы "не принимать и не защищать" какой-либо доктрины и запретом обучать и оговаривать "каким-либо образом". В первом случае, об этой доктрине можно было говорить как и раньше, в категориях математической гипотезы, во втором же – это было запрещено[324].

Свидетельство Беллармино и протокол от 3 марта, казалось бы, указывают на то, что абсолютный запрет к Галилею не относился. Тем не менее, в течение последующих нескольких лет ему пришлось поступать более осторожно, чем до сих пор.

2. ПРОЦЕСС ГАЛИЛЕЯ

1. Морские приливы и отливы

После того, как проблема формально была разрешена декретом от 5 марта, Галилей оставался в Риме еще на три месяца. "Он собирается, - докладывал тосканский посол, - схватиться с монахами и сражаться с лицами, которых атаковать никак нельзя, чтобы не накликать на себя беды. Раньше или позже Ваше Герцогское Высочество услышит во Флоренции, что он (Галилей) словно безумец свергся в какую-нибудь неожиданную волчью яму" (Сантильяна, стр. 136). Обеспокоенный герцог, в конце концов, приказал Галилею возвратиться во Флоренцию.

В течение последующих семи лет Галилей ничего не опубликовал. Но его одержимость его пожирала. Для него она была тем более разрушительной, что он не мог дать ей выхода. Он мог жаловаться на "темноту, злорадство и безбожие моих противников, которые меня победили", но сам должен был понимать, хотя вслух в этом и не признавался, что по сути он ведь проиграл потому, что не мог представить требуемого от него доказательства.

Это, как мне кажется, объясняет, почему воображаемая идея с морскими приливами столь сильно овладела его умом. Это тайное оружие он сымпровизировал в момент отчаяния. Следовало ожидать, что когда ученый остынет, то сам поймет фальшивость идеи и отложит ее в долгий ящик. Тем временем, она сделалась его idée fix, точно так же, как правильные многогранники для Кеплера. Но у Кеплера это было творческой одержимостью: мистической химерой, погоня за которой принесла обильные и неожиданные плоды. Мания Галилея была совершенно бесплодной. Как я постараюсь показать, морские приливы должны были стать заменой звездному параллаксу, которого сам Галилей так и не выявил – заменой не только лишь в психологическом смысле, поскольку между этими явлениями существует математическая связь, что до сих пор ускользало от внимания исследователей.

Теория морских приливов Галилея, в серьезном упрощении, представляется следующим образом[325]. Возьмем какую-нибудь точку на поверхности Земли, например, Венецию. С этой точкой связываются два вида движения: ежесуточное обращение вокруг земной оси и ежегодное вращение вокруг Солнца. Ночью, когда Венеция находится в месте N, эти два движения прибавляются одно к другому. Днем, в месте D, вычитаются (см. рисунок).

То есть, Венеция, а вместе с нею и вся постоянная суша, движутся ночью быстрее, а днем медленнее. В результате этого, ночью вода "остается сзади", а днем "выбегает вперед". Это приводит к тому, что воды вздымаются очень высоко, каждые двадцать четыре часа, всегда около полудня. Тот факт, что в Венеции наблюдается по два прилива ежесуточно, и что их проявление смещается по времени, Галилей отбросил как следующий из массы второразрядных причин, таких как форма моря, его глубина и т.д.

Ошибка в его аргументации такова. Движение можно определить только лишь относительно какой-то точки отсчета. Если мы соотнесем его с земной осью, тогда любая часть поверхности Земли, мокрая или сухая, будет двигаться с одинаковой скоростью и ночью, и днем, так что приливы наблюдаться не будут. Если движение мы соотнесем с неподвижными звездами, то получим периодические изменения, которые будкт идентичными и для суши, и для морей, то есть различия в импульсе не будет. Разница в импульсе, вызывающая "перелив моря" могла бы появиться лишь тогда, когда на Землю подействовала бы внешняя сила, например, если бы наша планета столкнулась с иным небесным телом. Но, как вращение Земли, так и ежегодное вращение вокруг Солнца, являются инерционными[326], то есть, самоподдерживающимися, потому то импульсы и для суши, и для воды, одинаковы. И сложение этих двух движений дает тот же самый импульс. Ошибкой в рассуждениях Галилея является то, что движение воды он соотносит с земной осью, а движение суши – с неподвижными звездами. Иными словами, он бессознательно запускает через задние двери параллакс, который не был выявлен и доказан. Не удалось обнаружить никакого эффекта ежегодного движения относительно неподвижных звезд. Галилей находит этот эффект в морских приливах, безосновательно пользуясь в своих рассуждениях соотнесением к неподвижным звездам. Так приливы сделались заменой параллакса[327].

324

Новейшим дополнением к этому спору является книга "Преступление Галилея" (The Crime of Galileo) Сантильяны, из которой я часто брал цитаты, и которой во многом благодарен. Тем более мне жалко, что по данному архисущественному вопросу автор опускает некоторые существенные факты, что в огромной степени ставят под сомнение его выводы относительно процесса Галилея. На странице 128 он говорит относительно вызывающего споры протокола от 26 февраля, что "некий весьма католический, но выдающийся историк, профессор Франц Ройш (Franz Reusch) в 70-х годах XIX столетия обратил внимание2 на сомнения, касающиеся формы, в которой этот протокол был составлен. В примечании на странице 131 Сантильяна повторяет: "Как уже раньше упоминалось, и как вновь следует подчеркнуть, первым католическим историком, открывшим, что в истории с этим документом имеется нечто странное, был профессор Рейш". В действительности же, первым человеком, который выдвинул подозрения относительно аутентичности протокола, был не Рейш, но Эмиль Вохльвилл (Emil Wohlwill), и сделал он это в опубликованной в 1870 году книге Der Inquisitionprocess des Galileo Galilei. Это можно посчитать мелким ляпсусом, хотя Вохльвилл, который начал данный конкретный спор, принадлежит к числу важных участников дебатов относительно дела Галилея. Но, поскольку Сантильяна так сильно подчеркивает достоверность Рейша, трудно понять, почему он не сообщает, что именно Рейш, несмотря на свои начальные подозрения относительно аутентичности документа, сформулировал важные аргументы в его пользу. Главный аргумент, который Вохльвилл и его сторонники (Геблер, Кантор, Скартаццини и др.) выдвигают против аутентичности протокола, касается трех слов: succesive ac incontinenti. Протокол сообщал, что после того, как Беллармино давал понять Галилею, чтобы тот бросил свои коперниканские взгляды, succesive ac incontinenti комиссар инквизиции "приказал и обязал" Галилея соблюдать абсолютны запрет. Но ведь Священная Канцелярия перед тем оформило в виде декрета, что абсолютный запрет должен быть наложен только лишь в случае неподчинения Галилея, а слова succesive ac incontinenti дают понять, что данный запрет был наложен на него немедленно, не давая причины для отказа. Другими словами, процедура, описанная в протоколе от 26 февраля, противоречит процедуре, заявленной декретом, изданным в предыдущий день.

Вопреки этому аргументу, Рейш доказал, что слова succesive ac incontinenti в тогдашнем ватиканском словаре не означали "сразу же после того" или "незамедлительно", но "впоследствии", "в последующий срок" (F.H. Reusch, Der Process Galilei und die Jesuiten, Бонн 1879, стр. 136-137). Данный фрагмент нельзя прошляпить, поскольку он специально отмеччен в содержании книги Рейша, и это он раз и навсегда данный конкретный спор разрешил. Иезуит Х. Грисар поставил точку над I, доказывая, что данное выражение употреблялось для определения событий, которые разделяло даже несколько дней (H. Grisar, S.J., Galileistudien, regensburg, Нью-Йорк - Цинциннати 1882, с. 50-51). Несмотря на все это, Сантильяна в главе, в которой дважды цитирует Рейша, переводит слова succesive ac incontinenti как "незамедлительно по тому".

Дополнительные аргументы, касающиеся формы протокола, отсутствия подписи нотариуса и т.д., с которым тоже исчерпывающе расправились Рейш и другие, Сантильяна перечисляет таким образом, как будто не понимает долгих и запутанных споров по данному предмету. Он не упоминает о том, что протокол заседания 25 февраля и протокол судебного рассмотрения от 26 февраля были записаны одной и той же рукой. Что существенно, Сантильяна пропускает и тот факт, что условия запрета, представленные в протоколе от 26 февраля, были более мягкими, чем те, которые предусматривались на заседании от 25 февраля. На этом заседании Священная Канцелярия распорядилась, чтобы в случае отказа со стороны Галилея подчиниться, приказать ему "полностью отречься от распространения или защиты данного взгляда или доктрины, и даже ее обсуждения". Тем временем, запрет, содержащийся в протоколе от 26 февраля, относится только лишь "поддержания, обучения или защиты каким-либо образом, устно и письменно" коперниканской доктрины. Слов "и даже ее обсуждения" в протоколе от 26 февраля нет. Если этот протокол был сфабрикован с целью большего осуждения Галилея, то почему че лицо, которое эту подделку изготовило, пропустило как раз эти слова, которые представляли бы неоспоримый повод для осуждения ученого? Эта последняя проблема убедила Рейша в том, что обвинение в фальсификации логически никак не объяснить (op.cit., стр. 144-145).

Какие же из всего этого следует сделать выводы? Вот они: (а) возможность физической подделки была исключена посредством анализа бумаги и чернил (ср. Геблер, op.cit., стр. 90, 334 и др.); (б) возможность фабрикации mala fide (недобросовестной – лат.), совершенной нотариусом по приказу какого-то высокопоставленного неприятеля или врагов Галилея тоже никак не может быть принята по указанным выше причинам, равно как и многим другим; (в) тем не менее, мы остаемся перед лицом расхождений между протоколом по решению от 25 февраля, процедурой от 26 февраля и свидетельством Беллармино. Первым из этих расхождений является факт, что нотариус не зарегистрировал отказа Галилея подчиниться предписаниям Беллармино. Быть может, это можно объяснить фактом, что протокол обладает небольшими размерами (всего двадцать строк в Pièces du Procès Л'Эпино) и, вероятно, он был всего лишь сокращенным. Кроме того, не исключено, что Галилей формально ни от чего не отказывался, а просто упирался, что было в его привычке. Смягчение текста запрета и спасающее честь Галилея свидетельство, которое Беллармино выдал Галилею по его просьбе, можно объяснить, вновь согласно Рейшу, дипломатическим чутьем Беллармино, который, с одной стороны, желал положить конец коперниканской агитации Галилея, а с другой – спасти чувства герцога Космы. Это объяснение кажется наиболее вероятным, тем более, когда мы вспомним письмо Беллармино, в котором он хвалит Галилея за "рассудок", проявляющийся в рассмотрение коперниканства только лишь в качестве рабочей гипотезы, Хотя Беллармино и знал, что это не так. Уверенность по данному вопросу мы сможем получить только лишь после того, как ученым предоставят весь корпус материалов, находящихся в архивах Ватикана. – Прим.Автора

325

Диалог о двух важнейших системах мироздания (Dialogue on the Great World Systems, Чикаго, 1953), стр. 425 и далее

326

Не учитывая, понятное дело, гравитации, которая никак не помещается в предлагаемой Галилеем картине. – Прим.Автора

327

Здесь следует отметить, что Автор позволил себе поддаться полемическому запалу. Постулируемые Галилеем ускорения выступают, к примеру, в бросающейся в глаза системе соотношения с неподвижным Солнцем в центре, вот только их влияние на уровень морских вод совершенно мало. – Примечание преподавателя физики.