В одна тысяча триста шестнадцатом году в день зимнего солнцестояния произошел мятеж невольников, поддержанный многими жителями города, население которого к тому времени составляло свыше пятнадцати тысяч человек. Погасить восстание удалось лишь путем отмены не снискавших в народе одобрения законов и ввода столичных войск; главари мятежников понесли суровую кару.
В Годы Благоденствия (одна тысяча шестьсот семьдесят шестой - наши дни) город переживает высочайший рост населения, урожаи обилием соперничают с некоторыми странами под властью скипетра Тенгилидов, происходит расцвет искусств и наук.
Интересен тот факт, что созданный руками выходцев с Востока Кулань давно населен почти исключительно потомками других народов, не испытывающих к автохтонам малой родины уважения.
Само название города представляет интерес для любителей мертвых языков и на одном из древних восточных наречий означает "семь радуг", что в свою очередь..." Велди едва сдерживалась, чтобы не зевать. Слова учителя, безо всякого выражения читающего им вслух толстенную книгу, напоминали журчание воды, шорох пересыпаемого песка, шелест листвы, но только не осмысленную человеческую речь. И тем более они не напоминали манеру общения наставника Анфария.
Вот только где же взять другого учителя истории...
Смерть Анфария стала неожиданностью для всей школы без исключения. За день до этого печального события мужчина выглядел здоровым, шутил и излучал жизнелюбие, как всегда. С хитрой же ухмылкой на губах его и нашли на утро. Отправленный узнать, отчего наставник не вышел к завтраку мальчишка обнаружил Анфария лежащим на полу комнаты при незапертой двери. Следов борьбы, как говорят, не обнаружили (да и с чего бы им быть?), а лекарь только руками развел: мужчина, несмотря на моложавый вид, годился своим ученикам в прадедушки.
Долго не могли решить, по какому обряду хоронить покойника. Родня его, способная прояснить этот вопрос, жила где-то далеко к югу от гор, а те края много лет сотрясали войны, так что отправленная на давнишний адрес Анфария весточка если и найдет кого, то очень нескоро.
Надо сказать, что южане чаще всего отдают тела умерших стихиям и просто оставляют их на открытом воздухе, чтобы после собрать кости в оссуарий. Жители Королевства, в отличие от них, предпочитают зарывать покойников в землю. К этому последнему склонялся и глава школы, против же выступил, как ни странно, старший надзиратель Вонг. К чему имевшему немало разногласий с учителями восточнику так заботиться о посмертии одного из них - неизвестно. Велди думалось сердито, что Вонгу попросту доставляет извращенное удовольствие представлять тело Анфария, медленно разъедаемое солнцем и непогодой. Мести изысканнее и не придумаешь!
Так это или нет, но на третий день после смерти должным образом прибранного покойника вынесли из холодных подземелий замка и уложили на еще не тронутой осенним увяданием траве двора. Все, кто хотел, могли проститься с наставником, прежде чем скорбные дроги увезут его в специальную башню для усопших жителей Юга. Ради этого у всей школы даже отменили занятия.
Желающих отдать Анфарию последние почести оказалось очень много. Старика в школе любили.
Он был одним из тех, кто действительно относился к ученикам с уважением, стараясь даже в самых глупых и ленивых обнаружить искру божественного огня, а после и не дать оной погаснуть. Слова его были весомы и мудры, знания казались безграничными, а терпение воистину нечеловеческим. Там, где любой другой наставник давно применил бы силу, а то и просто вызвал дежурного надзирателя, бездельничающего за дверью, Анфарий предпочитал убеждать. Для него все они - ученики Даркорской смешанной - были в первую очередь людьми, а уже потом бедняками, сиротами и попрошайками, по милости Короля пригретыми в храме наук.
Велди навсегда запомнила тот день. Они с Гвин стояли в первом ряду, совсем близко к гробу и хорошо видели Анфария. Улыбка так и не сошла с лица южанина, глаза, казалось, сейчас откроются, чтобы окинуть собравшихся неизменным чуть насмешливым взглядом и только поразительная бледность, да сложенные на груди, поверх символов скорби руки мужчины говорили о реальности происходящего.
Велди приходилось видеть смерть чаще, чем ей бы того хотелось. Тихое и обреченное угасание смертельно больной и не пытавшейся даже цепляться за жизнь бабушки. Догнавшие как-то вдруг Хельмера годы, припомнившие старику вращение весел на невольничьем судне, безумный бунт, окончившийся победой рабов, не менее безумный шторм, едва не стоивший их посудине жизни и многое, многое другое и скрутившие могучего северянина в считанные дни. Ужасную гибель искавшего под стенами школы защиты человека, наконец... Она не плакала, хотя лица многих, даже самых взрослых и суровых парней, были искажены болью и всхлипывала рядом подруга. Скорбить ведь можно и не показывая этого прилюдно и когда каменеет от внутренних страданий душа, не столь уж важны мокрые щеки.