Это однажды спасло Дурслей от обмана. Пошли они как-то раз на выставку мейсенского фарфора, и Петунья соблазнилась одним чудесным чайным сервизом: шесть тончайших витых чашечек с блюдечками, чайничек, сливочник и сахарница, украшенные божественно-чудесным синим орнаментом. Цена тоже оказалась божеской, Вернону вполне по карману. Он хоть и крякнул, но в карман за бумажником полез. А тут и Гарри под руку подсунулся, ткнул пальчиком и сообщил:
— А это не фарфор! Он только похожий!
Петунья на сие заявление лишь губы неодобрительно поджала, не нравилось ей, когда Гарри рот открывал. Но Вернон прислушался. Глянул на мальчика, гневно глядящего на будущую покупку, и велел упаковщику остановиться. Взял крохотную чашечку за ручку-паутинку, перевернул кверху донышком и хмыкнул, увидев самодельную эмблему от призрачной фабрики. Стройная Петунья с жирафьей шеей псевдоэмблему тоже узрела и налилась нехорошей краснотой.
— То есть, это не мейсенский фарфор?! — проклокотала обманутая женщина.
— Ну что вы, мадам, как можно?! — запротестовал жуликоватый продавец.
— Можем проверить, — пробасил Вернон. — Оригинал и подделка по-разному бьются…
С таким доводом жулику ничего не осталось, как смириться и признать поражение. Самое смешное, на самом деле Вернон блефовал — не являлся он настоящим знатоком фарфора и вряд ли мог отличить дуврскую вазу от посудины эпохи Мин. Но вычитанная из какого-то журнала статья о том, как различать подделки, здорово помогла Вернону, позволив заткнуть проходимца за пояс.
Дядя Вернон стал для Гарри безопасной гаванью, своего рода отдушиной в беспросветном проживании в доме. Только с дядей Гарри чувствовал себя частью семьи: мог часами копаться с ним в моторе семейного «Воксхолла» и подурачиться во время мытья той же машины. Вернон нет-нет да и стеганет пацанка струей воды из шланга, а то и сам Гарри брызнет в него исподтишка. Только дядя мог невзначай трепануть мальчишку по вихрам за отлично проделанную работу, от тётки-то даже похвалы не дождешься… Посмотрит, губы покривит и коротко кивнет, вот и всё одобрение. Доброго слова от неё Гарри никогда не слышал. А дядя Вернон, он другой, толстый, добродушный, притворно-строгий при жене, наедине с Гарри становился совершенно иным: веселым и дурашливым. Дадлик-то мамкин, а как к сыну, к нему требовался специальный подход. Но Вернону хотелось быть собой, а не торчать в жестко ограниченных рамках правильного воспитания ребёнка. Ему хотелось нормального сына, с которым можно ходить на рыбалку и копаться в моторе машины.
Увы, Дадлик был воспитан любящей матерью, закормлен до предела и разбалован по самое не могу. Вместо работы с папой в гараже он предпочитал кухонный стол и тазик с пирогами, а вместо удочки на берегу реки — диван и джойстик. Вот и оставался Вернону за неимением лучшего тихоня Гарри. Безотказный, всегда послушный, но слава богу, умный и со своим видением мира, что тоже импонировало Вернону, и он даже иногда просил племянника рассказать о делах в школе или что видел в телевизоре и читал в книжке.
Именно Вернон заметил у Гарри нелады со зрением. Мальчик болезненно щурился, разыскивая в коробке нужную гайку. Читая книгу, Гарри далеко вытягивал её перед собой, от телевизора садился как можно дальше, чуть ли на семь метров и при этом отлично видел происходящее на экране. Окулист диагностировал у Гарри дальнозоркость и прописал очки для чтения.
А так Гарри вроде не проявлял колдовских качеств, не считать же предсказание погоды чем-то ненормальным?! Об этом даже сам Вернон мог сообщить, когда к перемене температуры за окном начинали ныть суставы, застуженные в студенческой молодости. Но всё-таки иногда Гарри пугал своей необычностью даже закаленного дядю Вернона. Ведь он делал такие необъяснимые вещи…
Мог отклонить молнию, так, что вместо ценной машины она била в пожарный гидрант рядом. Мог усмирить бушующую бурю настолько, что снег с градом превращались в легкую изморось. Исцелял полегшие цветы и поломанные ветви деревьев, и вообще, где бы ни проходил Гарри, за ним всегда оживала и расцветала природа…
По мнению Вернона, это было всё же не то колдовство, за которое следует наказывать. Гарри не склеивал разбитую посуду, не превращал чайные чашки в крыс и не взрывал торты, то есть не делал ничего из того, что вытворяла Лили из рассказов Петуньи. И в карманах у него не бывало никакой лягушачьей икры, в них лежали самые обычные пацаньи вещи: камешки и цветные стеклышки, мотки разной проволоки и бечевки, пистоны и глиняные «блинчики» для стрельбы из рогатки. Гарри очень любил стрелять. Вернее, полюбил после того, как посетил с дядей Верноном стрелковый клуб.