Каталина поджимает губы.
– Тише. Тебя могут услышать. Теневая магия Аны защитит нас от жреца.
Если Ана все еще жива. Ссутулившись, я задумчиво запускаю пальцы в волосы. Когда Ана рассказала мне о своих планах по поводу вылазки в Ла Сьюдад под прикрытием, я была против. Город кишит стражниками Атока, а Ана уже не так молода, как раньше. Но ходят слухи, что его мощнейшее оружие – Эстрейя – куда-то пропало, и если это правда, то сейчас самый подходящий момент наконец-то нанести удар по лаксанцам.
Я хотела пойти с ней, но она даже не стала слушать. У нее всегда один аргумент: я должна выполнять свою работу. В детстве мне казалось, что быть фальшивой кондесой легче, чем жить на улице среди людей, которые убили мою семью и разрушили мой дом. Но тогда я не понимала, что взамен жертвую собственной личностью.
Да, это честь – защищать Каталину. Отдать за нее жизнь, если понадобится. И, несмотря на все мои обязательства, на долгие годы жизни в роли другого человека, я все равно люблю ее. Как сестру – и как нашу будущую королеву.
Однако иногда эта любовь просто душит меня. Я молча взываю к Луне, чтобы Ана вернулась целой и невредимой. Ее миссия очень важна, ведь мы должны убедиться в исчезновении Эстрейи. Ана знает город лучше всех – пожалуй, кроме Мануэля, который отправился в дальние края Инкасисы, чтобы заручиться поддержкой союзников. А их осталось не так уж много. Большинство племен присягнули на верность самозванцу, а несогласным не хватает духу поднять восстание. И все же Ана раз за разом отправляет Мануэля во все уголки королевства. Восхитительное упорство. Именно благодаря этому нам удавалось выживать на протяжении стольких лет. Каталина права. Ана разберется. По-другому просто не может быть.
– Мне нужно почитать по звездам. Вдруг там будет что-нибудь по поводу Аны?
Я натянуто улыбаюсь. Как же ей хочется обнадежить себя!
– Buena suerte[11]. Я сейчас подойду.
Каталина уходит, и я заканчиваю ткать нижний ряд. Крепко завязываю свободные нитки, чтобы ткань не распустилась, и вешаю готовый гобелен на стену. Потом навожу порядок на рабочем месте. Оставшуюся шерсть – обратно в корзину, обрывки – в карман. Затем я сгребаю лунную пыль, осыпавшуюся с ткани, и аккуратно собираю в заранее подготовленный холщовый мешочек. Если вдохнуть этот сверкающий порошок, можно заснуть глубоким, тяжелым сном без сновидений. К сожалению, на меня это не действует.
Вздохнув, я отправляюсь в нашу с кондесой комнату. В крепости почти нет мебели, и убранство нашей спальни тоже весьма скромно: узкая кровать, комод, тумбочка и одна подушка. Белая краска на стенах давно выцвела и приобрела грязновато-серый оттенок.
Почти вываливаясь из окна, Каталина напряженно всматривается в небо через потертый бронзовый телескоп. Она наклоняется еще сильнее, и я задерживаю дыхание, чтобы не вскрикнуть. Ее всегда веселит, когда я волнуюсь.
Иллюстрийская магия – магия ночного неба – проявляется по-разному и в разном возрасте. Некоторым доступны лишь несложные формы – например, они могут не спать по ночам. Мануэль наделен даром лунного зрения, которое помогает ему лучше видеть, когда солнце опускается за горизонт. София может освещать темные помещения. Другие повелевают приливами. Многие из бойцов нашей армии получают особую силу по ночам и становятся такими же опасными, как звери, выходящие на охоту при свете Луны.
Я умею ткать из лунного света. А Каталина читает по звездам и созвездиям высоко-высоко над нами. Вглядываясь в ночное небо, она наблюдает за перемещением тонких сияющих линий. Способный и хорошо обученный иллюстрийский звездочет может безошибочно расшифровывать послания, начертанные в небесах, но для этого требуются многолетняя упорная практика и особое благоволение Луны.
Раньше мы полагались на мнение нашего звездочета при принятии всех важных решений. Но последний, кто мог точно считывать послания звезд, погиб во время восстания. Теперь у нас осталась лишь Каталина. А ее предсказания редко сбываются.
– Есть что-нибудь?
– Возможно. – Каталина, прищурившись, вглядывается в темноту. – Не знаю. Наверное, ничего.
Понятно. Значит, ответ отрицательный.
Каталина останавливает на мне напряженный взгляд.
– Ну почему это так трудно? Даже если я вижу что-то дельное, я слишком боюсь рассказать об этом. А вдруг ошибусь?
– Наловчишься еще, – отвечаю я, прислонившись к арке.